– Почему форма русская, не французская? – только и поинтересовался я.
– После рассмотрения вопроса о твоем исключении профильной коллегией Ордена Хранителей в решении бывшего Великого Магистра Орлова были найдены процессуальные ошибки, поэтому до окончания разбирательства ты остаешься кадетом Эмеральда.
– А с Диамантом что? Исключен? – не понял я.
– Джесси, прошу тебя, избавляйся от этой упертой категоричности. Ты в романском мире, здесь правила для людей, а не люди для правил. Никто тебя из Диаманта не исключал, и если бы было выгодно, пошел бы на ужин в белой форме вместе с Адель. Но это пока нежелательно. Как тебе? – кардинально поменяв тон, определилась, наконец, с украшениями графиня. С кажущейся воздушной легкостью, словно балерина, она восторженно крутанулась перед зеркалом.
– Восхитительно, – не покривил я душой, разглядывая Ребекку, облаченную в понравившееся мне платье с открытой спиной.
В зале ресторана, где проходил торжественный ужин, за столом собралось чуть больше четырех десятков человек. Практически все, кроме моей спутницы, были в униформе. Среди которой чаще всего встречались золотые лилии Диаманта и наряды Амбера. Как раз в группе красных британских мундиров была еще одна дама в вечернем платье – я ее видел в свите смешливой квартеронки и рыжего парня, которых сейчас за столом не наблюдал. С Ребеккой они обменялись заинтересованными взглядами, но после демонстративно не обращали друг на друга внимания.
Из немецкой, австрийской и японской цитадели было в общем всего несколько человек. Из русской – только я один. Кроме этого, заметил большое количество форменных нарядов ранее невиданных расцветок. Двое настороженно осматривающихся парней в белой с красным униформе, судя по орлам гербах, представители Речи Посполитой; индусы были в светло-зеленых кителях, с которыми контрастировали яркие бурнусы индийской парадной формы. Зато многочисленные чернокожие молодые люди и девушки, судя по униформе европейских цитаделей, не представляли ни одно самостоятельное африканское государство.
Мужские наряды один в один повторяли привычный крой облачения Академии, а вот девушки все были в коротких юбках и длинных – выше колен – гольфинах. В дальнем от меня конце стола сидела небольшая группа в темно-зеленых мундирах, но ее принадлежность я не определил – слишком далеко, чтобы рассмотреть гербы.
Денис, в сопровождении Габриэлы появившись в зале, отвлек от меня все внимание – так или иначе замечаемое при обсуждении недавнего взрыва. На моем соотечественнике была белая униформа с серо-стальными вставками, отдаленно напоминающими усиления доспехов, а на его гербовом щите выделялся алым мальтийский крест тамплиеров.
Вместе с Габриэллой они расположились за столом напротив нас – и две сестры принялись удивительно непринужденно обсуждать разные мелочи. Настолько убедительно дружелюбным выглядело их общение, что я ощущал наэлектризованный взаимной неприязнью воздух с некоторым удивлением. Разряженный появлением того самого забавного старикана, с которым совсем недавно разговаривал о футболе. Все присутствующие обернулись на него, не скрывая изумления – занявший место во главе стола новый гость был, как и мой соотечественник, в униформе ордена тамплиеров. Практически залпом расправившись с бокалом вина, недавний собеседник – язык не поворачивался назвать его «старина Жак» – несколькими непринужденными шутками разрядил атмосферу.
Звенели приборы, все громче раздавалась речь переговаривающихся за столом, то и дело слышался непринужденный смех, по залу сновали многочисленные вышколенные официанты с переменой блюд. К моему облегчению, не я один был далек от знания правил этикета – поэтому с удовольствием поел, не оглядываясь на манеры, отдав дань мастерству поваров.
Ребекка сестрой в это время по-прежнему продолжали вести непринужденный танец светской беседы – словно мангуст с коброй. И после очередной фразы кусок нежной телятины в удивительном, божественном соусе застрял у меня в горле.
«Джесс, с мужем Бекки ты еще не встречался?» – прозвучал в ушах эхом вопрос Габриэллы.
– Пока нет, – спокойно произнес я, чувствуя холодную злость графини.
– И с бывшим еще не познакомила? Он ведь тоже здесь… – порхнула ресницами Габриэла и тут же сжала губки в гримасе девочки-дурочки. – Странно, вы в последнее время так тесно общались…
Вдруг сестра Ребекки вздрогнула и едва не отшатнулась. Я сидел справа от графини, и так как она была со стороны здорового глаза, успел уловить зеленый всполох ярости в ее взгляде. Ребекка хотела было что-то очень жестко – я чувствовал по ее эмоциям – ответить, как вдруг председательствующий на обеде седоволосый Жан постучал вилкой по бокалу, привлекая внимание.
В зале воцарилась тишина – замерли вилки, стихли голоса, лишь чужеродно прозвучал девичий смех, моментально захлебнувшийся в неловкости. Официанты тоже вдруг исчезли, отстранённо подумал я.
Седой политик с гербом тамплиеров на груди, тяжело и по-старчески закряхтев, поднялся. Он оглядел всех собравшихся – казалось, его плечи сейчас тянет вниз тяжкий груз.
Минута тяжелой тишины – и он, наконец, открыл рот, но говорить не начал. Перевел дыхание, вновь оглядывая лица присутствующих. Еще несколько долгих томительных секунд тяжелой патоки ожидания, и все же по залу разнесся усталый голос:
– Я вижу ваши молодые лица и думаю, что…
Седовласый Жак прервался, облизывая губы. От всей его напускной веселости не осталось и следа. Видно было, что ему действительно трудно даются произносимые слова.
– Думаю, что я… мы, сделали в этой жизни столько, что этим можно гордиться. После самой страшной войны на осколках миропорядка мы построили систему, которой не нужны герои. Это настроенная на обычных, невыдающихся людей, система, и она работает. Последние пятьдесят лет люди первого мира жили лучше, чем когда-либо за всю историю человечества. Это так, и это сделали мы. Прекрасная эпоха, открытые границы, социальные гарантии, отмена всеобщей воинской повинности, свободная любовь и права человека как догма. Да, это сделали мы, и этим можно гордиться.
Но… мы не справились. Я не справился. Я вижу ваши молодые лица и думаю, что мне сейчас лучше не смотреться в зеркало. Не оттого, что я стар и некрасив. Не оттого, что я хороший политик, и у меня больше нет друзей.
У меня был шанс, но я его не использовал. Я просто не хочу смотреть себе в глаза.
Наш привычный мир – мой мир, мир моего поколения – подходит к концу. И одновременно с ним Вестфальская эпоха – эпоха государств – закончилась, господа и дамы. Пока неофициально, и нам… нет, уже вам еще предстоит поставить точку.
Это была… Великая эпоха. Жаль только, что конец ее омрачил двадцатый век, век ненависти. Он привел нас к удивительной деформации мышления, которую можно вызвать с помощью государственной пропаганды. Нам уже давно не нужны миллионы одноразовых комбатантов, но машина все еще работает на производство и делает это уже против себя.
Но мы были против. Я был против. Могу часами рассказывать о том, что сделано, и чего мы достигли. Но это скучно – потому что заканчивать то, с чем не справилось мое поколение, ставить точку, знаменующую конца эпохи, и начинать новую предстоит вам.
