— Серега, [бежим], это [конец]! — ворвался в дрожащий, но размеренный голос громкий крик, и изображение дернулось.
Судя по всему, обладателя телефона схватили за руку, утаскивая с балкона — картинка заметалась — бегущий пытался что-то снимать и даже комментировать, но под густым матом его коллеги слов было не слышно. Вдруг в трансляцию ворвался звук далекого, но сильного взрыва — и здание содрогнулась.
— Уберите, пожалуйста, от экрана детей, — раздался взволнованный голос невидимой ведущей, — как мне сообщают, данные кадры не предназначены для просмотра аудиторией младше шестидесяти лет.
Девушка перепутала возрастной ценз аудитории, но даже не обратила внимание на замахавшего руками редактора, наблюдая на экране своего лэптопа за тем, как сотрудники телеканала бежали по лестнице, пытаясь обогнать смерть. У них даже не получилось выбраться на улицу — уткнувшись в возбужденную и плотную толпу японцев, которые, хоть и хотели спастись, не демонстрировали никакой паники, покидая здания.
— Коллеги, вы видите, мы оказались в толпе людей, пытающихся покинуть здание и все направляются в бомбоубежище. Обратите внимание, что не видно никакой паники, и… — пробираясь к через широкий холл к выходу, рассказывал корреспондент, держа телефон над головой, — было видно, что он в накинутом на футболку пиджаке, шортах и кроссовках на босу ногу. Рядом толкался взволнованно озирающийся оператор с профессиональной камерой на плече.
В этот момент, словно опровергая слова корреспондента об отсутствии паники, с улицы раздался многоголосый крик, и панорамные стекла первого этажа брызнули мелкой крошкой, разрушаясь от взрывной волны. Сквозь крики ужаса и боли было слышно эхо многочисленных взрывов — толпа заметалась, и обладатель телефона, сдавленно ругаясь, по чужим телам выбрался на улицу.
— Прошу прощения за несдержанность, коллеги, — попытался было оправдаться он, — но ситуация такова, что… черт!
Небоскреб перед ним вдруг вздрогнул и — перерезанный по диагонали стрелкой ударившей ракеты — вспыхнул ярким пламенем, поглотившим картинку, а после обрушилась дымная пелена, заглушая звуки.
— Господи… — едва слышно раздалось эфире, и изображение новостного выпуска вернулось в студию, где ведущая в изумлении смотрела на экран монитора, прижав ладони к лицу. Вдруг девушка вздрогнула, реагируя на оклик и вернулась взглядом к зрителям.
— Как сообщают наши редакторы, в социальных сетях начинают появляться видео с места событий, и в ближайшее время… мы… — взгляд ведущей вновь заметался между ноутбуком и бегущей строкой. — В течение нескольких минут вы увидите…
Зажмурившись на краткий миг, девушка взяла себя в руки и вернулась глазами к бегущей строке, глядя, по ощущениям, прямо на зрителей.
— Точной информации о жертвах пока нет, но счет может идти на десятки миллионов. Напомню, население Японии составляет чуть больше ста двадцати миллионов человек… учитывая компактное расселение и силу нанесенного Китаем удара, речь может идти о потере страной государственности…
Голос ведущей становился все более механическим — замедляясь и осознавая, что говорит, девушка вдруг обхватила голову руками, словно не в силах поверить в происходящее.
— Господи… да как же это… — вдруг пробормотала она, ошарашенно глядя в экран ноутбука. В студии появился редактор, потянувший девушку за собой, а ее место занял на ходу запахивающий пиджак молодой человек, внешне сохраняющий спокойствие.
Когда новый ведущий заговорил, начав раз за разом в разных интерпретациях повторять имеющуюся на этот момент информацию, Софья поправила экран планшета перед бледной девушкой, заключенной в оборудованном под тюремную камеру гостиничном номере.
— Зачем? — безжизненным голосом поинтересовалась Сакура, которую держали на прицеле сразу два молчаливых и собранных охранника.
— Госпожа Ребекка велела продемонстрировать, что твоей родины больше не существует. Как и клана Токугава — на территории Китая в оккупационных войсках ни одного из них не было.
— Зачем я еще жива? — лишенным эмоций голосом переспросила Сакура, глядя сквозь картинку экстренного выпуска новостей на экране планшета.
— Почему бы и нет? — пожала плечами Софья, убирая планшет и кивая охраннику. Который, отвернувшись на мгновенье, жестом позвал двух сотрудников с принадлежностями для насильственного кормления заключенной.
Сакура продолжала смотреть прямо перед собой, не реагируя на происходящее.
— Ты пыталась убить себя уже три раза. И мне, надо сказать, не доставляет удовольствия все время возвращать тебя к жизни. Давай договоримся: я рассказываю тебе, почему ты еще жива, а ты не делаешь попыток стать героем и уйти к предкам. Потому что если меня отзовут отсюда, ты просто ляжешь под капельницей, и все, что необходимо для поддержания жизни тебе загонят через вены. Ну же, соглашайся. Давай договариваться, — посмотрела в глаза японки Софья.
Сакура не ответила. Девушка за минувшие дни сильно осунулась, напоминая бледного призрака — скулы заострились, бледная пергаментная кожа утратила здоровый румянец, а из глаз полностью ушла жизнь.
— Хорошо, поиграем в одни ворота, — жестом остановила готовый приступить к принудительному кормлению персонал Софья. — Ты еще жива, потому что с тобой должен поговорить Евгений Воронцов.
В глазах Сакуры что-то мелькнуло, но девушка сохранила беспристрастное выражение, хотя от чувствующей эмоции Софьи не укрылось напряжение японки.
— Да, он жив. Сейчас занят тем, что решает проблемы, возникшие в связи с некоторыми… недружественными, так сказать, твоими действиями. Когда закончит, желает с тобой поговорить — и хотелось бы, чтобы к этому моменту ты не была в состоянии овоща. Так будем сотрудничать? Или мне по-прежнему с тобой мучиться?
Глава 21. Последний приют
Бургундец сидел на крепостной стене и болтал ногами, глядя вниз — где ленивые волны накатывали на шипастый пояс цитадели, оставшийся после магического столкновения бушующих стихий воды и огня.
Рядом с кадетом никого не было — и как он забрался на вершину стены, часть которой чудом осталась целой между двумя широкими проломами, осталось для меня загадкой. Воздушного маунта у меня не было, поэтому я просто скачком двух телепортаций перепрыгнул с обрубленной — словно колуном, — галереи на парапет и устроился рядом с Бургундцем.
Некоторое время сидели в молчании. Он по-прежнему наблюдал за волнами, я отстраненно раздумывал о событиях, произошедших со времени моей смерти в первом отражении.
— Чего хотел-то? — вырвал меня из задумчивости голос Бургундца.
— Дело есть, — вернулся я в реальность, обозревая все вокруг словно новым взглядом.
— Что за дело? — поинтересовался полуорк, демонстративно отворачиваясь.
— Важное, — ответил я и замолчал.
Надолго — думая, как бы сказать помягче.
