Маша не возмущалась и не удивлялась, понимала — это трудно. Она и сама, пока не проверила, вряд ли смогла бы, а сейчас уже и не представляла себе другой жизни.
Портал раскрылся на морском побережье, кажется, где-то на юге. Но синего-синего неба, жаркого солнышка и ласково шумящего прибоя с белой пеной не наблюдалось. Это место совсем не было похоже на те, где Маша любила отдыхать летом с дедушкой.
Злой, сильный ветер, пахнущий не только морем, солью, йодом, но и тухлой рыбой, бил в лицо, бросая песок, заставляя щурить глаза, пригибая к земле. Он гнул, ломал с треском пальмы, волновал море, вздымая валы. Небо клубилось багрово-серым, на горизонте сверкали молнии, мощно грохотал гром. Было красиво и страшно. За буйством стихий приятно наблюдать из безопасного далека или у экрана телевизора.
— Ух ты, — с веселым восторгом прокричал, перекрывая свист ветра и шум буйных волн, Фэб. — Давненько я гнева духа стихий не зрел! Вот оно, истинное величие! Ах, как он сердит! Как мечтает обратить в прах жалких человечков и их лачуги!
Маша уже успела привыкнуть, что «весело» для Древнего совсем не значит, будто будет весело ей и всем прочим. Чаще даже наоборот. Прямо как здесь и сейчас. Но каким бы злым временами ни был фэйри, он никогда не был глуп. Скорей уж он, представитель иного мира, расы и обычаев, обладал своей собственной мудростью и особенным взглядом. Там, где даже Марии как ортэс приходилось напрягаться, пытаясь уловить связи и суть, Фэб просто видел, а у Древнего зачастую что было на уме, то и слетало с языка.
— Ты хочешь сказать, что эта буря — не обычная непогода, а творение кого-то разумного? — переспросила Маша, даже не пытаясь перекричать рев ветра.
— Почему хочу? Говорю! И не творение, он сам — буря! — задорно объявил Древний и издал новый ликующий крик, будто хотел присоединиться к танцу разрушения.
— Разумный ветер, — восхищенно качнула головой Маша. — Надо же, чего только в мире не бывает. А почему он на людей взъелся? Обидели? Но как можно обидеть ветер?
— Почему? — удивился странному вопросу Фэб, сородичи которого частенько обижались просто так, потому что захотелось, и веками играли в свои обиды. Однако вскинул голову к чернеющему небу, позволяя порывам ветра свободно играть своими пестрыми волосами, и завыл, захохотал, точно говорил с буйством стихий на их языке. Янтарные глаза фэйри не щурились и не слезились, словно режущий даже кожу песок им ничем не грозил.
И ветер, гроза, стихия завыла, захохотала в ответ, прокатился и жахнул совсем рядом гром, в пальму по соседству ударил ветвистый разряд молнии.
— Интере-э-эсно, — задорно улыбнулся Фэб, кажется, различив ответ в этой ярости природы.
— Рассказывай, — попросила девушка, щуря глаза, уже слезящиеся от песка, и прикрывая ладонью лицо.
— А что мне за это будет? — закапризничал Фэб.
— Печеньки, — невольно улыбнулась детскому поведению Древнего девушка.
— Мало! Хочу еще мороженое! То, с жидкими ягодами! — потребовал фэйри.
— Три порции куплю, — поторопила коммерсанта Мария, и Фэб с довольной улыбочкой на пол-лица поделился информацией.
— Сейчас люди этого мира слабы и жалки, раньше было иначе. Они видели и могли управлять стихиями. Этот ураганный ветер был молод и буен, досадил одному шаману, тот и заклял его на многовековой сон, заточив в пещере на острове. А недавно случилось большое землетрясение, круг сна нарушился, и ветер проснулся, злой и жаждущий мести шаману. Да вот незадача — даже кости шамана успели рассыпаться в прах. Тогда ветер решил вернуться к сородичам, чтоб бушевать в поднебесье. Но нашел в небесах лишь пустоту. Среди ветров этого мира более нет разумных.
— Умерли? — ахнула Маша.
— Ветра бессмертны, человечка, почти как мы, — высокомерно вскинулся Фэб. — Но магия, что дарует стихиям разум, покидает миры, в которых иссякло волшебство. В этом пусто. Ветер здесь одиночка и бесится от тоски. Он бьется о грани миров, истекая силой, но не может улететь прочь. Я его понимаю…
— Тебе тоже плохо от того, что нельзя вернуться в Холмы? — сочувственно кивнула Мария. — Мне жаль. И его жаль. Надо что-то делать.
— Ты умеешь усмирять или заклинать ветра? — ехидно прошипел Фэб, почему-то взбешенный сочувствием человечки.
— Никогда не пробовала, — честно призналась девушка. — Но мы должны как-то с ним договориться, чтобы остановить все это безобразие.
— Мы? Человечка! — пренебрежительно фыркнул фэйри. — Ортэс из нас двоих ты, тебе и договариваться.
— Да, ты прав, — вместо того чтобы возмутиться или начать его упрашивать и умолять, согласилась Маша, потом, не оборачиваясь, принялась карабкаться на песчаную дюну.
— Я прав? — удивленно заломил темно-рыжую бровь Фэб. — Да, я прав, а ты куда? — крикнул он в спину девушки и, не дождавшись немедленного ответа, скачками устремился следом, норовя заглянуть в лицо спутницы.
— Договариваться, — спокойно ответила Маша, наконец таки взобравшись на высокую дюну.
— Ты же не знаешь языка стихий! — высокомерно вскинулся фэйри.
— Не знаю, — согласилась Маша. — Но Зэр рассказывал, что язык, на котором изъясняется ортэс, понятен любому, с кем ее сводит миссия, и речь ответная также будет ясна. Вот и проверю снова. До сих пор же срабатывало.
— Хм, — прижмурился Фэб и отступил, готовясь то ли созерцать бесплатное представление, то ли спасать непутевую ортэс, если что пойдет не так.
А Маша встала понадежнее, старательно прикрывая ладошкой глаза, в которые так и норовил попасть колючий песок, полуприкрыла наспех извлеченной из рюкзачка курточкой лицо и закричала:
— Эй, ветер, чего ты хочешь больше: уйти к своим в другие миры или уничтожить этот?
Взвихрившийся песок взревел недовольно, и перед девушкой соткалось из зависшего песка и ветра лицо подростка. Очень злого, несчастного и невыразимо одинокого паренька. Ну и пусть не человеческого, а ветряного. От этого он не перестал быть ребенком. А значит, ответ на собственный заданный вопрос девушка уже знала, понимала и принимала его истинность: ребенка-ветерка нужно вернуть к родным.
В руке ее возник меч, и ортэс, чуть повернувшись вбок, чтобы ненароком не задеть ни живой ветер, ни Фэба, прорезала перед собой дверь прямо в воздухе. Контур засиял красно-золотым, а центр — голубым и белым. Этот живой свет вихрился как спираль, открывая вид на бескрайние воздушные пространства, где бушевали, танцевали, смеялись иные ветра.
— Иди к своим! — светло улыбнулась Маша.
Одинокий покинутый ветерок узрел сородичей и, не раздумывая, ринулся вперед, в открытую дверь-портал. Бушевавшая вокруг ортэс стихия, лишившись управляющей воли к тотальному разрушению, стала стихать. Песок осел на дюны и пляж внизу, меньше стали валы в море, пальмы уже не трещали под напором ветра, а лишь покачивались. Миру возвращался мир. Даже клубы туч расползались на глазах и показалось яркое жаркое южное солнце.
