– Сержант Гавкинс, – доложил Шарль, стоило мне подняться наверх.
Деловой и чопорный доберман, в служебном мундире и длинном плаще, с которого на пол катились дождевые капли, замер в прихожей, словно бронзовая статуя. Без разрешения старого дворецкого даже английская королева не посмела бы сделать лишний шаг у нас в доме.
– Добрый день, сержант, – вежливо улыбнулся я. – Вижу, лондонская погода не балует разнообразием, на улице вновь моросит?
– Я забираю мальчишку, – не обращая на меня ровно никакого внимания, сквозь зубы прорычал он.
Шарль не ответил, это было бы ниже его достоинства. Но и Гавкинс отлично понимал, когда стоит проявить власть, а когда лучше не нарываться, поэтому он молча достал из внутреннего кармана мундира вчетверо сложенный лист бумаги и протянул его мне.
Что ж, я прочёл текст вслух:
– «Дорогой Майкл, если вы не слишком заняты, то, возможно, смогли бы присоединиться к нам? Ваш технический взгляд на вещи мог бы оказаться полезным в одном щекотливом вопросе». Подпись инспектора Хаггерта.
– Плащ на стене, зонт в стойке, чай будет подан в четыре часа пополудни. – Дворецкий командовал так, словно он был здесь главным. Впрочем, как и всегда.
На то, чтобы собраться, мне хватило трёх минут. У меня мелькнула мысль предложить сержанту горячие сливки или хотя бы стул, ведь месье Ренар именно так бы и поступил, но, судя по холодному взгляду Шарля, этого не стоило делать, чтобы никого не ставить в неудобное положение. Ладно, может быть, в следующий раз.
– Моя электрическая дубинка? – вовремя вспомнил я.
– В кармане плаща. Не опаздывайте к чаю.
Последнее было сказано больше для сержанта. Это означало, что во избежание возможных неприятностей меня должны вернуть вовремя, к указанному часу, в целости и сохранности. Я надвинул на лоб котелок, так солиднее, застегнул макинтош на все пуговицы и взял тяжёлый зонт. Вроде бы всё.
Гавкинс коротко дёрнул подбородком, подтверждая, что слова дворецкого, по крайней мере, были услышаны. Уж как это будет исполнено, не знаю, да и не особенно интересно: если по совести, последние дни я безвылазно торчал дома, поэтому выйти на свежий воздух было просто здорово.
У мостовой нас ждал кеб. Мне хотелось бы увидеть рыжего Фрэнсиса, но увы…
– На западный угол Итон-сквер и Итон-плейс, – тихо проворчал строгий доберман, пропуская меня вперёд.
Могучий сивый коняга в насквозь промокшем клетчатом пальто неторопливо перекатил в жёлтых крупных зубах окурок толстой вонючей сигары и повёл плечом:
– Четверть гинеи, сэр.
– Я из полиции, – напомнил сержант.
– Прошу прощения, сэр, запамятовал. Тогда с вас ещё пять пенсов за ожидание.
На мгновение показалось, что Гавкинс начнёт засучивать рукава и полезет разбираться с упёртым возницей, и кто знает, чем бы это закончилось, поскольку конский профсоюз, как правило, Скотленд-Ярд в грош не ставит, но я вовремя успел вставить слово:
– Принято, милейший! Трогайте!
Кебмен важно кивнул мне, качнув белой чёлкой, и взялся за рычаги машины. Колёса видавшего виды кеба загрохотали по чёрному мокрому булыжнику.
Сержант скрестил лапы на груди и демонстративно прикрыл глаза, не желая ни разговаривать, ни даже смотреть в мою сторону. Нет, он не злой, просто работа в полиции, ежедневное столкновение с преступным миром, невысокая зарплата, отсутствие права на ношение оружия и постоянный риск, сопряжённый с угрозой для жизни, редко способствуют весёлости нрава. Седой кебмен прокашлялся:
Когда Господь призовёт меня
Под звоны труб на исходе дня,
Я как апостол пройду в строю,
Словно усталый герой в бою.
Святые кони уходят в рай,
Их гривы ветер несёт за край.
И если будет место в строю –
Услышь, Господь, я спою…
Это был тот редкий случай, когда негромкий, даже в чём-то безэмоциональный голос способствовал наилучшей подаче текста. Я никогда раньше не слышал этой песни, хотя в мелодии, возможно, угадывалось что-то жутко простонародное и потому знакомое, в стиле распевов старого Ливерпуля. Вспомнилось, как мы на пару ездили с моим наставником, и сердце вновь кольнуло раскалённой иглой. Почему его нет рядом?
Дорога была достаточно длинной, в это время дня улицы Лондона переполнены – брички, паровые кебы, самодвижущиеся экипажи; оживлённое движение вкупе с постоянным дождём создавали и не такие пробки. Тем не менее приблизительно за час или чуть больше мы добрались до указанного места.
Гавкинс приказал остановиться близ старинного четырёхэтажного особняка и честно расплатился по счёту. Думаю, нарушить устный уговор с кебменом не посмел бы и сам фельдмаршал Веллингтон, разгромивший воспрянувшего Наполеона в битве при Ватерлоо. С конским профсоюзом такие штучки не проходили.
Буквально в четырёх шагах по тротуару неподвижно застыли два констебля из нижних чинов. Сержант, не оборачиваясь, двинулся к ним, оба парня одновременно задрали подбородки: один – человек, другой – молодой бульдог из «близких к природе».
– Все на месте? – бросил доберман. Парочка молча кивнула. – Никто не выходил?
– Так точно, сэр, – отрапортовали оба, но мне почему-то показалось, что голос бульдога был какой-то неуверенный. Но самостоятельно переспрашивать полицейских без разрешения сержанта было явно не в моей компетенции, поэтому я быстро проследовал за Гавкинсом, который буквально на секунду придержал для меня дверь.
В прихожей размером с четверть поля для регби нас ждали сразу двое чернокожих лакеев. Это было большим шиком позволить себе взять в прислугу негра или индуса мог далеко не каждый вельможа, и жалованье они получали почти вдвое больше, чем белые. Мой макинтош и служебный плащ сержанта эти двое приняли с таким видом, словно вообще брезговали прикасаться к нашей одежде.
Я отметил, каких трудов доберману стоило не скрипеть зубами, но тем не менее он держал себя в руках.
– Вы не вытерли ноги, джентльмены.
Мы с сержантом, разумеется, вытирали обувь о коврик, но сделали это ещё раз.
– Этого недостаточно, джентльмены. Проявите больше уважения.
Я было принялся шоркать подошвами ботинок в третий раз, но Гавкинс, цапнув меня за рукав, молча и решительно потащил за собой вперёд.
– Не заставляйте нас повторять, джентльмены… – донеслось вслед, и, клянусь Ньютоном-шестикрылым, теперь уже и мне захотелось вернуться с электрической дубинкой наперевес. В конце концов, мы сюда не набивались, нас пригласили для расследования преступления. И если здесь так заносчивы даже лакеи, то каковы же хозяева дома?
Мы прошли через прихожую, поднялись по лестнице на второй этаж, где попали в длинный коридор, от пола до потолка увешанный старинными картинами в толстых золочёных рамах. Тематика полотен, впрочем, была однообразна, на нас взирали различные леди в кринолинах, шелках и парче или благородные мужи в рыцарских доспехах и охотничьих костюмах.
