– Вы читаете мои мысли, – подтвердил я. – Ещё нужно передать пару записок в Скотленд-Ярд.
Старый дворецкий ничего не ответил, но отправился в прихожую за плащом и зонтом. Насколько мне было известно, у кебменов Лондона существовала своя тайная, но эффективная система оповещения друг друга. Достаточно было дать знать любому из них, что нам нужен именно Фрэнсис, и рыжий донец в кучерявой папахе как суворовский штык будет у наших дверей за пятнадцать минут до полуночи.
Дабы хоть чем-то занять остаток вечера, я решил вернуться к нечитаной вечерней прессе. Ещё с десяток телеграмм, выражающих соболезнование… Мне было невозможно их читать, сразу ком подкатывал к горлу. Три газеты. Движимый неясным предчувствием, я протянул руку к вечерней «Таймс» и, аккуратно переворачивая страницы, стал искать хоть что-то подчёркнутое ногтем. Мои усилия вознаградились на двенадцатой полосе: «Зелёные младенцы! Странная болезнь в детском приюте Святой Варсонофии! Врачи разводят руками!»
Это, так сказать, был крючок с наживкой, на которую непременно клюнул бы любой нетребовательный читатель. Я ещё раз убедился, что подчёркнутость имела место присутствовать, и более уверенно продолжил чтение: «Не далее как сегодня утром нашей редакции стало известно о необычной эпидемии, поразившей уже трёх маленьких сирот в приюте близ Итон-сквер…»
Если вкратце, то, собственно, это практически всё. Трое человеческих малышей, вдруг резко позеленевших, словно три стручка гороха, никому ничем прочим не интересных. Для меня же главным было иное – этот детский приют располагался недалеко от особняка барона Гастингса. И оба раза некто неизвестный подчёркивал важные мне строчки.
Кто же был этот таинственный человек или «близкий к природе»? Откуда он всё знает и почему направляет меня? Какова его роль и в чём интерес? На языке вертелось только одно имя, но в Лондоне даже дети быстро перестают верить в чудеса, а мне было уже четырнадцать…
Ровно за пятнадцать минут до полуночи я, бодрый, зевающий и полностью экипированный, вышел за порог. Паровой кеб рыжего выходца с тихого Дона уже стоял на обочине. Скалозубый возница приветствовал меня неизменной улыбкой.
Правда, на этот раз чуточку печальной и не такой широкой, обычно Фрэнсис улыбается во всю лошадиную пасть, даже жутковато порой…
– Здорово ночевал, хлопчик. Сидай уже, дождик-то капает.
– Слава богу, братик, – как меня учили, ответил я. – Разговор есть, перетереть бы.
Фрэнсис поправил папаху, удовлетворённо фыркнул, раздувая ноздри, и кивком указал на место рядом с собой. Я полез к нему на водительское сиденье, оно было мокрым, но там можно было говорить, не боясь быть услышанными.
– Нужна помощь.
– Легко.
– Надо постоять в засаде, пока мы с волком будем брать преступника.
– Что за волк?
– Агараучай, гривистый волк из Южной Америки, работает на агентство Ната Пинкертона.
– Ох, а не быстро ли ты на другую ступеньку перепрыгнул? – всхрапнул жеребец. – Поди, уж и Лисицына подзабыл?
Я врезал ему в каменную челюсть и, только согнувшись от дикой боли в запястье, понял, что, собственно, сделал.
– Заслуженно, признаю, – согласился он, не поведя и бровью. – Отбитый ты на всю башку, хлопчик, но за-ради общего друга подмогну тебе. Скажи, где стоять, и шумни, как припрёт!
Я не сразу ответил, скорчившись комочком и тихо поскуливая, ох ты ж Ньютон-шестикрылый, как больно-то…
Именно в этот момент к нам бесшумно подошёл дон Диего. Ну, собственно, как подошёл…
На крышу парового кеба вдруг взлетела огромная летучая мышь в чёрном плаще с длинной шпагой в руках.
– Держитесь, мой юный друг! Я никому не позволю вас обидеть! Этот негодяй поплатится-а-а-а…
Донской конь выбросил правое переднее копыто с неуловимой глазу скоростью, и горделивый сотрудник американского агентства, сверкнув пятками, исчез в ночи. На крыше кеба осталась пара испанских сапог.
– Это, что ль, товарищ твой новый? Предупреждать бы надо, хлопчик…
А когда бы я тебя, обалдуя русского, предупредил-то? Ты ж сначала в морду бьёшь, как здрасте, а только потом думаешь?! Мне жутко хотелось высказать ему всё это в глаза, но от боли пока получалось лишь скрипеть зубами, надеюсь, хоть кисть не сломал…
– Дон Диего Фернандес Агуарачай, – вежливо представился наш гость, выползая из-за погнутого фонарного столба. – Наверное, я не прав, появившись перед вами слишком уж театрально. Прошу прощения, джентльмены, можно мне забрать свою обувь?
Мы тронулись с места минут через пять, расставив все точки над «i», объяснившись и извинившись друг перед другом. По пути Фрэнсис традиционно напевал что-то бодряще-простонародное, а мы с волком обменивались видением предстоящей операции. Удивительным образом одно другому никак не мешало.
Скакал казак через долину,
Через кавказские края.
Скакал он садиком зелёным,
Кольцо блестело на руке.
Кольцо казачка подарила,
Как уходил казак в поход.
Она дарила, говорила:
«Твоя я буду через год».
Возможно, я уже слегка поднаторел в песенном репертуаре нашего непарнокопытного друга, но почему-то мог довольно точно спрогнозировать финал этой простенькой истории.
Молодой офицер верхами встретил пожилую леди, которая в присущей ей шутливой форме намекнула ему, что невеста офицера неверна и вышла замуж за другого джентльмена. Тот, естественно, схватился за сердце, выбросил обручальное кольцо в реку Темзу, Терек или Куру, после чего развернул коня и поскакал тем же садиком обратно. Никаких мозгов, никакой логики. Ну и никакого особого дедуктивного дара в общем-то и не понадобилось…
– Вы меня не слушаете.
– Что вы, сэр? Очень внимательно слушаю, – опомнился я. – Вот только ваша идея остановить и пристыдить негодяя кажется мне несколько резковатой.
– Думаете, он может обидеться?
– У нас в Британии не принято, чтобы один джентльмен стыдил другого. Стыд вообще не наша национальная черта.
Мы немножечко помолчали. После чего уже дон Диего предложил мне изложить свою версию плана. Я честно выложил всё в деталях и подробностях.
Гривистый волк покрутил усы, подумал и столь же откровенно признал, что моя идея тупо повязать злодея уже на пороге, отключив его электрической дубинкой и сдав на хранение в кеб, пока мы ищем по приюту лорда-младенца, тоже отдаёт неслабым радикализмом.
– Втроём мы, разумеется, завалим сеньора Гастингса. Но что, если ни вы, ни я не опознаем в ребёнке наследника баронского рода? Малютка не признается сам, и что мы тогда представим вашему Скотленд-Ярду?
Я прикусил нижнюю губу. Опознание младенцев не было моим сильным местом, да и вряд ли хоть кто-нибудь смог бы опознать дворянскую кровь в существе, которому ещё не исполнилось и полугода. Хотя чисто теоретически в приюте ведь может оказаться всего один младенец? В тот же миг в памяти услужливо всплыли строчки из газетной статьи…
