Сначала полиция, вызванная звонком 911, который я в ужасе сделала пять минут назад. Вместо какого-то новобранца меня направляют к шефу полиции, женщине по имени Тесс Олкотт, которая, похоже, не слишком-то хочет здесь быть.
Она входит в дом с хмурым выражением лица и самоуверенной походкой киношного ковбоя. Я подозреваю, что и то и другое — притворство. То, что она должна делать, чтобы ее воспринимали всерьез. Я делаю то же самое, когда нахожусь на работе. Только в моем случае это строгое поведение и одежда, которая ужасает мою мать.
— Думаю, я уже знаю, кто из вас незваный гость, — говорит шеф Олкотт.
Больше она ничего не успевает сказать, потому что в этот момент в открытую дверь вбегает дочь миссис Дитмер. Как и ее мать, она в пижаме. Фланелевые пижамные штаны и огромная футболка. Не обращая внимания на шефа Олкотт и меня, она направляется прямо к своей матери, которая сидит в гостиной, откинувшись на спинку стула, все еще покрытого тканью.
— Мама, что ты здесь делаешь?
Тогда-то я и понимаю, кто она. Кто все они. Эльза Дитмер, ее дочь, шеф Олкотт — все персонажи Книги. Только вот это не персонажи. Это живые, настоящие люди. Не считая моих родителей, я никогда не встречала никого из Книги, и поэтому мне приходится напомнить себе, что они существуют в реальной жизни.
— Это не Петра, мама, — говорит ее дочь. — Это незнакомка.
Лицо миссис Дитмер, на котором таилась какая-то блаженная надежда, внезапно осунулось. Мрачное понимание занимает место надежды, затемняя глаза и заставляя дрожать нижнюю губу. Видя это, мое сердце болит так сильно, что мне приходится отвернуться.
— Как видите, миссис Дитмер иногда не в себе, — говорит шеф Олкотт. — Она частенько уходит из дома.
— Мне говорили, что она нездорова, — бормочу я.
— У нее Альцгеймер, — это произносит ее дочь, которая внезапно оказывается рядом с нами. — Иногда она в порядке. Как будто все нормально. А иногда ее сознание затуманивается. Она забывает, какой это год, или уходит куда-то. Я думала, что она спит. Но когда я увидела, как мимо проезжает шеф, то поняла, что она пришла сюда.
— Она часто так делает?
— Нет, — отвечает она. — Обычно ворота закрыты.
— Ну, уже все позади, — говорит шеф Олкотт. — Никто не желал зла, и никто его не причинил. Думаю, Эльзе лучше вернуться домой и лечь спать.
Дочь миссис Дитмер не двигается.
— Вы Мэгги Холт, — говорит она так, будто это какое-то обвинение.
— Да, это я.
Когда я протягиваю руку, она демонстративно отказывается ее пожимать.
— Ханна, — говорит она, хотя я уже и сама догадалась. — Мы раньше встречались.
Я знаю это только потому, что это есть в Книге. Хоть папа и писал, что тогда Ханне было всего шесть, сейчас она выглядит лет на десять старше меня. У нее резкие черты лица. Женщина, чьи мягкие черты были обточены самой жизнью. Последние двадцать пять лет, должно быть, были не подарок.
— Мне жаль, что такое случилось с вашей мамой, — говорю я.
Ханна пожимает плечами. Жест, казалось, говорит: «Ага, нас тут таких двое».
— Петра — это ваша сестра, да?
— Была моей сестрой, — говорит Ханна. — Простите, если мама вас напугала. Больше это не повторится.
Она помогает матери встать и осторожно ведет ее к двери. Когда они уходят, Эльза Дитмер оборачивается и бросает на меня последний взгляд, словно надеясь, что я волшебным образом превращусь в ее вторую дочь. Но этого не происходит, и лицо миссис Дитмер снова озаряется грустью.
Когда они уходят, шеф Олкотт задерживается в коридоре. Прямо над ней, в люстре внезапно затихает бьющийся мотылек. Может, на мгновение. Может, навсегда.
— Мэгги Холт, — шеф в неверии качает головой. — Пожалуй, я не должна удивляться, что вы здесь. Раз уж ваш отец недавно почил. Мои соболезнования, кстати.
Она замечает мои сумки на полу в прихожей.
— Похоже, вы планируете тут остаться.
— Только чтобы сделать ремонт и продать дом.
— Амбициозно, — отвечает шеф Олкотт. — Планируете превратить его в какую-нибудь резиденцию для людей с Уолл-стрит? Или, может, сделать тут гостиницу? Что-то такое?
— Я еще не решила.
Она вздыхает.
— Печально. Я надеялась, что вы приехали снести тут все. Бейнберри Холл заслуживает быть только развалиной.
Последующая пауза предполагает, что она ждет, что я обижусь. Это не так.
— Полагаю, книга моего отца принесла много проблем, — говорю я.
— Да. В течение года или около того мы должны были выставлять офицеров за воротами. Это был ужас. Многие парни на поверку оказались не такими уж крутыми, когда поняли, что им придется провести смену у дома с привидениями. А я вот не возражала. Кто-то же должен был держать упырей подальше.
— Упырей?
— Туристы, которые приезжали смотреть на призраков. Это было наше для них название. Все эти приезжие люди, которые пытаются перелезть через ворота или перелезть через стену и прокрасться в дом. Не буду врать — некоторые из них добирались довольно далеко.
Моя спина и плечи напрягаются от беспокойства.
— Они забирались внутрь?
— Некоторые, — небрежно говорит шеф, как будто это не причина для беспокойства. — Но те времена давно прошли. Конечно, парочка пьяных детишек время от времени пытается прокрасться в дом. Ничего особенного. Дэйн Хиббетс или Ханна Дитмер обычно видят, что они идут, и звонят мне. Сейчас тут в основном тихо, и мне это нравится.
Шеф Олкотт смерила меня тяжелым взглядом. Это похоже на предупреждение.
— Как я уже сказала, мое пребывание здесь временно. Но у меня есть вопрос. Что случилось с Петрой Дитмер?
— Она сбежала, — говорит шеф. — По крайней мере так все считают. Никто не смог найти ее, чтобы это подтвердить.
— Когда?
— Двадцать пять лет назад, — шеф Олкотт подозрительно прищуривает глаза. — Я помню, потому что примерно в то же время ваш отец сообщил мне, что в этом месте водятся привидения.
Значит, это она. Полицейский, который подал рапорт, положивший начало всему феномену «Дома ужасов». Я не знаю, благодарить ее или проклинать. Единственное, что я правда знаю, так это то, что один из первоисточников Книги ошивается сейчас прямо у меня в прихожей, и я была бы идиоткой, если бы не воспользовалась этим шансом.
— Раз уж вы здесь, шеф, — говорю я, — не хотите ли чашечку кофе?
* * *
Оказывается, несмотря на то что в Бейнберри Холл осталось много вещей, кофе среди них нет. Нам приходится довольствоваться чаем, приготовленным из таких старых пакетиков, что я подозреваю, что они были здесь еще до того, как мои родители купили это место. Чай ужасен — листья уже давно потеряли свой аромат — но шеф Олкотт, похоже, не возражает. Пока она сидит на кухне, ее прежнее раздражение смягчается до состояния смущенного ожидания. Я даже ловлю ее улыбку, когда она видит мою гримасу после того, как я попробовала чай.
