«…и осторожной…»
На столе, там, где я его и оставил, был проигрыватель. Альбом крутился на полной мощности и громкости.
«Детка, ты…»
Я поднял иглу с пластинки, и тишина окутала дом, как шерстяное одеяло. Холод тоже исчез — по комнате мгновенно пронеслось тепло. Или мне так показалось. Пока я стоял в этой вновь обретенной тишине и тепле, мне пришло в голову, что это могло быть моим воображением.
Не музыка.
Она была слишком реальной.
Альбом все еще крутился на вертушке, в его жилках отражался свет от лампы над головой. Я выключил проигрыватель, не отводя взгляда, пока пластинка полностью не остановилась. Я решил, что это все дело рук Джесс. Что в приступе бессонницы она поднялась сюда и стала слушать музыку, а потом устала.
Единственным оправданием холода было то, что я каким-то образом его придумал. Любое другое объяснение — сквозняк, порыв ледяного воздуха из открытого окна — казалось маловероятным, если не совсем невозможным. Следовательно, холод был моим воображением, которое пробудили слова Хиббса. Это был тот самый иррациональный страх, которого я ждал несколько часов до этого.
Именно таким он и был — иррациональным.
Дома ничего не помнят. Сверхъестественного не существует. У меня нет причин бояться этого места.
К тому времени, как я вернулся в кровать, я убедил себя, что все придумал.
Что все было нормально.
Что в Бейнберри Холл не происходит ничего странного.
Оказалось, я был не прав.
Так ужасно не прав.
Глава седьмая
Я отсылаю Дэйна домой после нашего разговора на кладбище. Это кажется правильным, несмотря на то что мы почти ничего не сделали. После возвращения к нашему, возможно, призрачному прошлому, мы оба заслужили выходной.
Для меня это означает отправиться в город за крайне необходимыми продуктами.
Подъезжая к магазину, я оказываюсь на главной улице Бартлби. Кленовая улица, конечно же. Я проезжаю мимо дощатых домов, таких же крепких и несгибаемых, как и люди в них; мимо витрин магазинов с большими окнами и вывесками с рекламой подлинного кленового сиропа; и, разумеется, мимо церкви со шпилем цвета слоновой кости, тянущимся к небу. Там даже есть городская площадь — небольшой зеленый пятачок с беседкой и флагштоком.
Хотя это и странно, но Бартлби кажется несколько тусклым, чего в подобных городах обычно нет. Создается ощущение, что он застыл в каком-то безвременье. И все же я замечаю небольшие попытки модернизации. Ресторан с суши. Вегетарианское бистро. Комиссионка с дизайнерскими брендами — в центре витрины висит прозрачное платье от «Гуччи».
И я вижу пекарню, из-за чего прямо посреди Кленовой улицы я резко бью по тормозам. По моему опыту, там, где что-то пекут, продают кофе. И обычно хороший кофе. И учитывая явную нехватку кофе в моем организме, мне даже не было жаль тормозных колодок.
Я паркуюсь на улице и вхожу в кафе, оформленное одновременно в модном и нестареющем дизайне. Медные светильники. Кафельные столы с разнообразными стульями. Темно-синие стены обвешаны винтажными картинками птиц в витиеватых рамках. В задней части магазина от стены до стены тянется старомодная витрина, заполненная великолепно украшенными тортами, нежными пирожными и пирогами с замысловатыми корками, достойными инстаграма. Что касается визуальных эффектов, то владелец определенно знает, что делает.
Я подхожу к витрине и уже хочу сказать женщине, поправляющей пирожные, как мне нравится их дизайн. Комплимент замирает на моих губах, когда женщина встает из-за прилавка и я вижу, кто она.
Марта Карвер.
Я узнаю ее по фотографиям, которые видела еще подростком, когда была одержима «Домом ужасов» — тогда я еще надеялась, что гугл поможет заполнить пробелы в моих знаниях. Она стала старше и мягче. Лет пятидесяти, каштановые волосы с проседью у корней, в желтой блузке и белом фартуке она выглядела как настоящая Матрона. Я сразу же замечаю ее очки — та же самая нелепица, которую она носила на всех тех фотографиях.
Очевидно, я не единственная, кто умеет гуглить, потому что она явно знает, кто я. Ее глаза слегка расширяются, что выдает ее удивление, а челюсть сжимается. Она откашливается, и я готовлюсь к гневной тираде о своем отце. Это было бы оправданно. Из всех людей в Бартлби, кто ненавидит Книгу, у Марты Карвер есть на это самые большие основания.
Но вместо этого она натягивает вежливую улыбку и говорит:
— Что я могу вам предложить, мисс Холт?
— Я…
Простите. Вот, что я хочу сказать. Простите, что мой папа использовал в своей книге вашу трагедию. Простите, что из-за него весь мир знает о том, что сделал ваш муж.
— Кофе, пожалуйста, — вот, что я в итоге говорю; слова сжимают мое горло. — С собой.
Марта больше ничего не говорит, пока наливает кофе и отдает мне. Я выдавливаю вымученное «Спасибо» и отдаю десятидолларовую купюру. Вся сдача идет в банку с чаевыми, как будто семь долларов смогут компенсировать двадцать пять лет боли.
Я уверяю себя, что смысла извиняться нет. Что все это сделал мой папа, а не я. Что я такая же жертва, как и она.
Но когда я выхожу из пекарни, я знаю две вещи.
Первое — я трусиха.
И второе — надеюсь, что я больше никогда в жизни не повстречаюсь с Мартой Карвер.
Я возвращаюсь из продуктового магазина с дюжиной бумажных пакетов в багажнике пикапа. Поскольку кухня Бейнберри Холл оставляет желать лучшего, я запаслась едой легкого приготовления. Консервированные супы, хлопья, замороженные обеды, которые можно разогреть в микроволновке столетней давности.
Подъезжая к дому, я вижу, что на круговой подъездной аллее уже припаркована «Тойота Камри». Вскоре из-за угла дома появляется мужчина, будто он только что бродил по территории. Ему чуть за пятьдесят, подтянутый, с аккуратной бородкой, в клетчатом спортивном пиджаке и галстуке-бабочке в тон. Из-за этого наряда он похож на старого торговца. Не хватает только соломенной шляпы и бутылочки «целебного» масла. Когда он подходит, протягивая одну руку и сжимая в другой блокнот репортера, я понимаю, кто это.
Брайан Принс.
Не могу сказать, что меня не предупреждали.
— Рад вас видеть, Мэгги, — говорит он так, будто мы старые друзья.
Я выпрыгиваю из пикапа, нахмурившись.
— Вы вторгаетесь в частную собственность, мистер Принс.
— Прошу прощения, — говорит он, нарочито поклонившись. — Я слышал, что вы вернулись в город, поэтому решил приехать сюда и проверить. Когда я увидел, что ворота открыты, то понял, что все слухи — правда. Надеюсь, вы не против, что я так вмешиваюсь.
Я хватаю пакет из пикапа и тащу его к крыльцу.
