— Хорошо, — ответила Джесс, и это было последним словом из всех трех, что она мне говорила. Первые два она сказала после того, как Эльза Дитмер забрала своих дочерей, отбиваясь от шквала извинений с нашей стороны.
— Они ушли, — сказала она тогда, невольно повторяя слова, которые произнесла Мэгги после того, как ударила Ханну Дитмер.
Эти слова еще долго вертелись в моей голове после того, как их сказала и Мэгги, и Джесс. Я все еще их слышал — голосом как жены, так и дочки — когда угрюмо озирался вокруг приемной доктора Лилы Вебер.
Учитывая, что она детский психолог, я ожидал, что офис доктора Вебер будет более ярким. Игрушки у двери и детские песенки на заднем плане. Вместо этого приемная была такой же бежевой и мягкой, как кабинет стоматолога. Это разочаровывает, ведь мне так нужно было отвлечься от того факта, что Мэгги разговаривала с доктором Вебер почти час и что всего через несколько минут мы узнаем, насколько все плохо. А так и было, ведь нормальные девочки не ведут себя так, как она во время ночевки. И я думал, не виноваты ли в этом мы с Джесс.
Мэгги была случайностью. Счастливой, как оказалось, но все же случайностью. Одна из причин, по которой мы с Джесс так быстро поженились, заключалась в том, что она забеременела. Поскольку я всецело любил Джесс и мы все равно собирались рано или поздно пожениться, мы не видели причин откладывать неизбежное.
И все же мысль о том, чтобы стать отцом, приводила меня в ужас. Мой собственный отец был, по его собственному признанию, отвратительным человеком. Он слишком много пил и быстро приходил в ярость. И хотя я знал, что он любит меня и мою маму, он редко это показывал. Я боялся, что стану таким же, как он.
Но потом родилась Мэгги.
Последний месяц беременности дался Джесс нелегко, и трудности продолжались и в родильной палате. Когда Мэгги родилась, она молчала. Совсем не плакала. И медсестры не бросали восторженных взглядов. Тогда я понял, что что-то пошло не так.
Оказалось, что пуповина обвилась вокруг шеи Мэгги, едва не задушив ее при рождении. Этот напряженный момент тишины, когда медсестры боролись за жизнь Мэгги, был самым страшным в моей жизни. Не в силах ничего сделать, кроме как ждать — и надеяться — я сжимал руку Джесс и молился Богу, хотя не был уверен, что верю в него. Я обещал ему, что, если Мэгги выкарабкается, я буду лучшим отцом, каким только могу быть.
Потом Мэгги наконец заплакала — гортанный вопль, наполнивший мое сердце радостью. Мои молитвы были услышаны. Я тут же поклялся сделать все возможное, чтобы защищать ее.
В то утро, когда я ждал в кабинете доктора Вебер, я беспокоился, что моей защиты будет недостаточно и что проблема Мэгги была вне моего контроля. И все же она выглядела нормально, когда вышла из кабинета доктора Вебер, посасывая леденец и демонстрируя наклейку на руке.
— Ты так хорошо себя вела, Мэгги, — сказала психолог. — Ты же можешь еще спокойно посидеть пару минут, пока я поговорю с твоими родителями, да?
Мэгги кивнула.
— Да.
Мы вдвоем вошли в кабинет и сели на бежевый диван, предназначенный для пациентов. Доктор Вебер сидела напротив нас, ее лицо было маской спокойствия. Я искал в нем признаки того, что наша дочь серьезно больна и что это наша вина.
— Во-первых, Мэгги в порядке, — сказала она.
— Вы уверены? — спрашиваю я.
— На сто процентов. У нее необычайное воображение, и это прекрасный дар. Но у него есть и некоторые трудности.
Главным из них, как объяснила доктор Вебер, была временная неспособность различать, что реально, а что нет. Воображение Мэгги было настолько живым, что иногда, когда она общалась со своими воображаемыми друзьями, она действительно верила, что они существуют.
— Похоже, именно это и произошло прошлой ночью, — сказала доктор. — Она думала, что эти воображаемые друзья…
— Призраки, — перебил я ее. — Она назвала их призраками.
Доктор Вебер кивнула в ответ, слегка прищурившись, чтобы показать, как внимательно она слушает. Мне это казалось невыносимым.
— Мы к этому еще придем, — сказала она. — Но сейчас о прошлой ночи. Она поверила — действительно поверила — что в комнате есть кто-то другой, и поэтому так себя повела.
— И поэтому Мэгги ударила ту девочку? — спросила Джесс.
— Да, — подтвердила доктор Вебер. — Судя по тому, как Мэгги описала ситуацию, думаю, что это был скорее рефлекс, чем врожденное чувство насилия или попытка причинить вред. Лучше всего я могу сравнить это с собакой, которая огрызается на кого-то, когда ее загнали в угол или напугали. В тот момент Мэгги просто не знала, что делать, и выплеснула эмоции.
Это не объясняло всего. Двери обоих шкафов и криков Ханны, что ее кто-то тронул.
И тот шум.
Под кроватью.
Это не было воображением Мэгги. Я это слышал.
— Я хочу побольше узнать о призраках, — сказал я.
Улыбка доктора Вебер стала натянутой.
— Это не призраки, разумеется. Думаю, впредь их лучше называть выдумкой.
— Мэгги считает их настоящими, — возразил я.
— И над этим нам придется работать, — ответила доктор Вебер.
— Она вам о них рассказала?
— Да, рассказала. У нее есть три постоянные выдумки, — она специально выделила слово для пущего эффекта. — Первая — это маленькая девочка, с которой она иногда разговаривает. Вторая — молодая женщина, которую она называет мисс Медноглазая.
— И не забывайте про мистера Тень, — напомнил я, потому что Мэгги точно не забудет.
— Его она боится больше всего, — сказала доктор Вебер.
— Если они всего лишь… — я осекся до того, как сказал «воображаемые друзья», выбирая вместо этого термин доктора Вебер. — Если это выдумки, то почему Мэгги их так боится?
— У детей тоже есть мрачные мысли, — сказала доктор Вебер. — Как и у взрослых. А еще они внимательно слушают. Они впитывают гораздо больше, чем мы думаем. Когда возникают подобные проблемы, это происходит потому, что ребенок испытывает трудности с обработкой того, что он услышал. Что-то плохое случилось в вашем доме. Что-то трагическое. Мэгги это знает, но не знает, что с этим делать.
— Так что же нам делать? — спросил я.
— Мой совет? Будьте с ней честны. Объясните — словами, которые она сможет понять — что произошло, и как это было печально, и что это никогда больше не случится.
* * *
В тот вечер мы последовали совету доктора Вебер и усадили Мэгги за кухонный стол, вооружившись ее любимыми лакомствами. Горячий шоколад. Сахарное печенье. Упаковка кислых червячков.
Также на столе, чуть в стороне от всего остального, лежала статья в «Газетт» о Кертисе и Кэти Карвер, которую я распечатал в библиотеке.
