.
Даю время освоиться, хоть немного привыкнуть, унять растерянность.
Отпускаю руку, позволяя ей самой делать покачивающиеся, робкие шаги.
Направляю, только чуть придерживая за спину.
— Вот так, Даша. Так, девочка, — обхватываю ледяную руку своей, когда подходим.
Прижимаю к холодному металлу замка.
— Здесь дверь, — вкладываю в ее руку ключ, проворачиваю в замке.
— Идут легко и бесшумно. Слышишь. Почти неощутимо. Чтобы, если кто-то на расстоянии нескольких шагов, можно было скрыться незаметно.
Распахиваю дверь.
— Открывать надо не настежь. Щелочку только. Просачивайся. Незаметно.
— Вот, — зажигаю свет, закрывая за собой дверь.
Здесь тепло. Но она не согревается.
Обхватывает себя руками и мелко дрожит.
— Даша. Одежда, — указываю рукой в дальний угол. — Запасы еды, — на мешки с консервами. Чайник даже есть, кофе, спирт. Да тут все, что нужно.
— Запоминай. Из этой комнаты куда угодно выйдешь.
Показываю выходы. Их отсюда пять.
— Куда угодно. Тут весь город и за его пределы добраться можно. Дальше, если придется, просто ориентируйся по воздуху. Там множество проходов. Ветерок повеет, — сумеешь повернуть и разобраться, сориентироваться.
— Влад, — поднимает на меня свои невозможные, убийственные глаза. — Зачем? Зачем ты мне все это показываешь? Сейчас?
Рывком притягиваю к себе. Голову руками обхватываю, прижимаясь лбом к ее.
— Я не умею много говорить, Даша. Я знаю, тебе нужно другое. Совсем другое. Но я — не привык к словам. Не рассказываю о том, где был и чем занимался. Решаю проблемы, а не говорю о них. Тебе может это странно, непонятно, — но я такой и вряд ли другим стану. Просто поверь. Ты — здесь, — прижимаю ее ледяную руку к своей груди. — Здесь, Даааша. Тут ты. Насквозь. Навылет. Без разговоров, без пояснений, без миллиона слов. Ты слышишь? Ты чувствуешь?
— Даааа, — кивает, и снова сердце дергается, сжимается чем-то до боли острым и щемящим.
— Я знаю, Влад. Я чувствую. Потому что ты тоже здесь, — и мою руку к собственному сердцу прижимает.
И я снова сдохнуть готов прямо в этот миг.
Потому что ценнее ничего в жизни наверное, и не было.
— Даша. Я многого не говорю и не собираюсь тебе говорить. Просто верь мне. Верь мне, хорошо, девочка? Верь. Мне нужно будет уехать. Пожить пока отдельно. На время. Пока все не разрешиться. И, по-хорошему, лучше бы мне тебя отсюда, из дома своего, переселить. Но я должен знать, что ты в безопасности. Вот здесь, — безопасность. Вот здесь, если вдруг что-то случиться, ты сможешь спрятаться. Всегда. Сбежать.
— И обещай мне, Даша! Обещай! Никуда не бросишься! Если только будет малейшая опасность, — ты прячешься! Не выбегаешь из дома, а несешься со всех ног сюда! Здесь найти почти невозможно, только я смогу. А если меня долго не будет, — будешь выбираться. Обещай мне, Даша! — до хруста сжимаю ее нежную тонкую шею.
Мне нужно это обещание. Как воздух нужно.
— Неужели все так плохо, Влад? — шепчет, прикасаясь к моим губам с пронзительной болью и тревогой.
И, блядь, сердце снова всмятку — потому что гладит своими тихими, нежными пальцами, порхает по шее, и понимаю, — не за себя тревожится. За меня. Реально, блядь.
— Нет, маленькая, — обхватываю ее щеки, глажу нежно, как только могу. — Не плохо. Все нормально будет. Это на всякий случай. Если вдруг… Если вдруг случится какая-то непредвиденная катастрофа. Я, как оказалось, не всякую катастрофу предусмотреть могу.
— И не всегда могу быть рядом. Не всегда, Даша. Но я должен. Я должен знать, что с тобой ничего не случится. Что если будет опасность, ты убежишь. Даша! Обещай мне!
И снова — встряхиваю, потому что не вижу, блядь, в ее глазах этого ответа. Не вижу!
— Слово мне дай, Даша. Просто дай мне слово. Это самое ценное, что есть в нашей жизни, что может быть. Если слово предашь, — меня предашь и все, что здесь, — к сердцу снова руку прижимаю. — Ты. Должна. Дать. Мне это чертово слово!
— Хорошо, Влад. Хорошо, — слезами захлебывается, а руками — скользит по моим щекам и будто меня самого, как маленького, утешает. — Хорошо, я даю тебе это чертово слово!
— Скажи! Скажи полностью и так, чтобы я услышал!
— Я сбегу. Если будет опасность, то буду прятаться, скрываться. Убегу. Сюда. А после ты за мной придешь.
— Поклянись, Даша. Сердцем моим поклянись.
— Клянусь… Клянусь, Влад. Но ведь этого не случится? Не случится, правда?
— Конечно, маленькая, — обнимаю.
Только теперь расслабляюсь.
Только теперь верю, почему-то твердо верю — такого слова она не предаст. Убежит. Спрячется в безопасности.
Только теперь дышать по-настоящему, свободно начинаю.
— Не случится, — глажу ее по векам, по волосам. — Просто. На всякий случай. Все будет хорошо.
— Я верю тебе, Влад, — прижимается, так доверчиво, так искренне. — В тебя верю. Я знаю, ты сделаешь все, как надо. Ты поступишь правильно.
— Верь, Даша. Верь. Сейчас просто верь и ни о чем не думай. Просто пойми, так нужно.
И снова — подхватываю.
Несу на руках обратно.
Изо всех сил прижимаю к себе мою бесценную ношу.
Не отпускал бы. Никогда, ни на миг от себя бы не оторвал.
Но если хочу сберечь, сохранить, если хочу, чтобы она была, чтобы мы были — должен.
Иначе потеряю навсегда.
Я любил ее совсем иначе этим днем.
Рассыпаясь по всей коже, обжигаясь поцелуями.
Медленными, долгими, тягучими. Задыхаясь каждый раз от неумолимой близости.
Другой. Той, что внутри. Той, что на уровне вен внутри разносится, клокочет.
Не к коже, не к телу, не к соскам и бедрам прикасаясь, — к ней самой. До самой глубины. До сердцевины.
Вонзаясь, выбивая тихие всхлипы и жадные крики.
Судорожно впиваясь в плечи и бедра, дергая на себя, — и снова возвращаясь к немыслимой тихой нежности.
Выходя из нее на максимум, чтобы жадно втолкнуться снова.
Вылетая из тела под судорожный всхлип, чтобы снова заполнить — медленно. Так медленно, что искры из глаз летят от этого промедления. От каждой секунды, в которой я еще не в ней.
Внутри. На максимум. На полную мощность.
Не телами. Чем-то совершенно запредельным.
Это единственный самый открытый разговор.
В наших вздохах. В руках сплетенных. В том, как из самого сердца рвется криком из нее мое имя, а ее тело судорожно охватывает меня, сжимая в тисках наслаждения до боли.
