– А если она не сумасшедшая? – упиралась Светлана Аркадьевна.
Ирине пришлось напомнить себе, что дама задает совершенно логичные и нормальные вопросы, и не из тупости, а из желания добросовестно исполнить свой гражданский долг, а раздражение вызвано только несбыточной мечтой уйти домой пораньше. Надо срочно выкинуть из головы все суетные мысли, сосредоточиться на работе и возблагодарить судьбу, что заседатели придерживаются двух полярных точек зрения – а значит, они обязательно доберутся до истины, которая, как всегда, где-то посередине.
Ирина улыбнулась Светлане Аркадьевне:
– Вы не доверяете эксперту?
Заседательница скосила глаза в точности как Юрий Яковлев в роли Ивана Грозного, когда Шурик спрашивал, не думает ли он, что его хотят отравить.
– А почему у вас сомнения?
– Ну, знаете… – проговорила Светлана Аркадьевна. – Врачи… рука руку моет.
Ирина произнесла небольшую речь о том, что эксперт несет огромную ответственность, в том числе и уголовную, поэтому мало найдется смельчаков, готовых дать ложное заключение из цеховой солидарности или по блату. Все понимают, что это настолько себе дороже выйдет, что не соблазняются даже крупными взятками.
– И учтите, что психиатры не просто смотрят плюс‐минус пол-потолок, а у них есть специальные методики и объективные методы исследования, – добавил Шубников.
– Ладно, хорошо, пусть так, а если она симулировала сумасшествие в роддоме?
– Зачем? – пожала плечами Ирина. – Дай-ка на всякий случай поведу себя неадекватно, а то вдруг через тридцать лет муж бросит меня ради молодухи, так будет с чем под дурочку закосить, когда я убью ненавистную соперницу? Как-то сложновато, не находите?
– Я имею в виду, что ребенка реально подменили.
– Но…
– И научная гипотеза тоже могла быть не такая идиотская, как хотели нас убедить этот лощеный завкафедрой и лучшая подруга. Мы же не услышали ни слова по существу, только горячие уверения, что теории Гаккель представляют собой тупость и мракобесие.
Светлана Аркадьевна быстро нарисовала на листе бумаги человечка, горящего на костре, а рядом инквизитора в остроконечной шапке. Получилось очень забавно, в стиле французского карикатуриста Жана Эффеля, альбом которого «Сотворение мира» Егор обожал разглядывать, когда был помладше.
– Как вы хорошо рисуете, – удивилась Ирина.
– Спасибо, – смутилась Светлана Аркадьевна и деловито заговорила: – Я хочу сказать, что не было никаких идей, они просто разыграли перед нами спектакль. Да, что-то такое, наверное, произошло в роддоме. Может, детская сестра один раз положила ребенка на соседнюю кровать или рассказала, что чуть не перепутала младенца, но вовремя спохватилась. В общем, какое-то незначительное событие, вызвавшее у неуравновешенной и капризной профессорской доченьки бурную реакцию.
– А это возможно, – протянула Ирина.
– Ну конечно! Отряхнули от нафталина ту древнюю истерику и подумали, а почему бы не вырядить нашу дорогую Лерочку в сумасшедшие? В быту она известна разумным поведением, тут не подкопаешься, зато можно сказать, что она на работе несет полнейший бред и свято в него верит. Специальность-то сложная, лишь профессионал может оценить научную ценность этих высказываний, которые существуют только в лживых показаниях начальника и подруги. Я ведь тоже научный работник и знаю, что идеи фиксируются и документируются, и коль скоро Валерия Михайловна занималась на кафедре бумагами, то порядок был ей прекрасно известен. Подаются заявки на исследования, ты со своими теориями выступаешь не только в курилке, но и на заседаниях кафедры, которые ведутся под протокол.
Шубников вдруг оглушительно заржал и сказал, что у них на кафедре было не так. Бумаги валялись в виде скомканного шара на подоконнике, и разобрать их мог бы только опытный криминалист или археолог. Протоколы заседаний кафедры за последние пять лет писались с потолка в ночь перед проверкой, но обычно обходилось ящиком коньяка и хорошей закуской. «Но это у нас, – тут же поправился он, – мы же хирурги, животные, а у настоящих ученых все по-настоящему».
В словах Светланы Аркадьевны было больше здравого смысла, чем Ирине хотелось. Действительно, какой-то след в кафедральных бумагах идеи Гаккель должны были оставить, даже если документы ведутся абы как. В конце концов, никто не мешал Валерии Михайловне оформить свои мысли в виде тезисов для очередной конференции. Ирина едва не хлопнула себя по лбу от внезапной догадки: как она упустила, что шизофреники, одержимые манией, невероятно активны! Они никогда не ограничиваются разговорами с подругой и непосредственным начальником, нет, обязательно идут по инстанциям. От них стонут редакции журналов «Наука и жизнь», «Техника – молодежи», «Знание – сила» и прочих научно-популярных изданий, не найдя понимания в своем коллективе, маньяки прогресса осаждают ведущие учреждения страны, обивают пороги горкомов партии, требуя справедливости.
За Валерий Михайловной ничего подобного не замечалось. Или было, просто следователь не посчитал нужным подкреплять версию об ее невменяемости описанием совершенных ею нелепых поступков?
А если действительно они сейчас видели спектакль для доверчивых судей, парад лжесвидетелей, которых невозможно разоблачить и привлечь к ответственности. Никогда ты не докажешь, что Валерия Михайловна не высказывала никаких бредовых идей. Даже если сама Гаккель признается, что в жизни не занималась научными изысканиями самостоятельно и молчала в тряпочку, Огонькова с Шацким сделают круглые глаза: «Ой! А мы тебя не так поняли! Вот мы дураки какие!» Показания начмеда роддома? В истории родов острый психоз не зафиксирован, значит, теперь слово против слова, и правды не найти. Нянечка скажет, ничего не было, а ей возразят, что ты не помнишь. Ну и так далее…
Получается что? На доследование и повторную экспертизу? Но это удар по репутации психиатров, не говоря уже о том, что судья Ирина Андреевна себя выставит вздорной и непрофессиональной особой, которая мечтала свалить домой пораньше и во время заседания не обратила внимания на некоторые несостыковки. Ведь можно было спросить у Валерии Михайловны, в какие научные издания она посылала статьи и тезисы со своими гипотезами, куда обращалась после того, как завкафедрой отказал ей в разработке ее теорий, сделать соответствующие запросы или просто взять рукописи Гаккель и направить их специалистам, чтобы те сделали заключение о степени бредовости ее идей. Ирина напрягла память. Она читала протокол обыска квартиры Валерии Михайловны, и там ничего похожего на рукописи не зафиксировано. Из бумаг только квитанции и личные письма, но ведь не могла женщина держать все свои теоретические разработки в голове… Это же не гуманитарная дисциплина, а естественно-научная, там должны быть формулы, химические реакции. Получается, бедная дама была настолько безумна, что не считала нужным оформлять свои идеи в связный и убедительный текст, или, наоборот, никаким бредом не страдала.
Черт, поторопилась она на этот раз в совещательную комнату!
