После пяти лет честной службы Филипп Николаевич, тогда еще известный миру как Гаккель-младший, вернулся на «брега Невы» и определился адъюнктом на кафедру внутренних болезней. Может быть, благодаря заступничеству папы, но, с другой стороны, такой карьерный поворот возможен и без всякого блата, за отличную службу в отдаленном гарнизоне.
В любом случае данное кадровое решение оказалось ошибочным, ибо Филипп ничем не обогатил медицинскую науку, а вместо этого строчил пьесу за пьесой, скрываясь за псевдонимом Ветров. По одной из них на «Ленфильме» сделали картину о врачебных буднях, не шедевр, но Ирине нравилось, несмотря на то что Витя Зейда и Лида Горькова, доктора по специальности, при упоминании этого фильма ржали как лошади.
Навострив перо, Филипп Николаевич решил припасть к истокам и обратил свой взор на фигуру вождя. И как-то, черт побери, у него получилось изобразить Ленина не чугунно-кумачовым идолом, а живым человеком, за которого искренне болеешь, хотя тебе прекрасно известно, чем там дело кончится.
Первую пьесу о вожде рискнул поставить Малый драматический. Ирина тогда была еще школьницей, и узнав, что идет с классом в театральный культпоход на пьесу про Ленина, заранее настроилась, что будет дикая скукотища, и они с подружкой накануне спектакля прощупывали классную руководительницу, нельзя ли сбежать в антракте, и получили такое разрешение, как самые примерные ученицы. Получили и не воспользовались, потому что спектакль очень понравился.
После бешеного успеха в Ленинграде началось триумфальное шествие пьесы по всем театрам страны, она удостоилась постановки в Венгрии, Чехословакии и ГДР, и очень быстро появился фильм-спектакль, который Ирина посмотрела с большим удовольствием, хоть прекрасно помнила первоисточник.
Успех пьесы породил общественный интерес к личности автора, Филипп Николаевич вышел из тени, с удовольствием давал интервью, но при внешней открытости умел сообщить о себе крайне мало. Например, о том, что его настоящая фамилия Гаккель и он отпрыск известнейшей медицинской династии, Ирина узнала только из материалов уголовного дела.
Вскоре вышла вторая пьеса про Владимира Ильича, не хуже первой, работая над которой Ветров, видимо, смекнул, что подобрался к святыне слишком близко и дальнейшее очеловечивание образа вождя может выйти ему боком, поэтому переключился на более безопасных персонажей. Писал про Дзержинского, Аркадия Гайдара, Баумана, Софью Перовскую и других героев времен революции, и их плакатные фигуры оживали под его пером, и вспоминалось, что за этими фамилиями не просто символы, не названия улиц и городов, не каменные истуканы, а люди, которые жили совсем недавно, меньше века назад, стремились к великому, боролись за общее счастье, любили, страдали, отчаивались и радовались.
Пьесы Ветрова шли по всей стране, по ним снимали фильмы и телеспектакли, Филиппа Николаевича приняли в Союз писателей и Союз кинематографистов, но слава не вскружила ему голову, и он продолжал втайне от общественности тянуть лямку военной службы. Написал с помощью папы или сам кандидатскую диссертацию, которая, в отличие от пьес, фурора не произвела, получил должность ассистента на кафедре и спокойненько вел больных и обучал курсантов, заслужил в конце концов майора и, как только вышел срок, мгновенно уволился в запас и посвятил себя литературной деятельности.
Что ж, интересный и достойный жизненный путь, и большую его часть Филипп Николаевич прошел рука об руку с первой женой Валерией Михайловной, дочерью другого медицинского академика, Михаила Ивановича Петрова, закадычного друга Гаккеля-старшего.
Валерия тоже продолжила семейную традицию и после школы поступила в медицинский институт. На третьем курсе она вышла замуж за Филиппа, но первенца родила только после того, как получила диплом. Возможно, не получалось раньше, но вероятнее, родители капали на мозг, что учеба прежде всего, сначала закончи вуз, а потом уж детей заводи, подкрепляя эти наставления личным примером. Обе семьи обзавелись потомством в весьма почтенном возрасте, сильно после тридцати. Никуда не спешили, и ничего, вон какие здоровенькие и умненькие детки получились. Смотри, свекровь твоя даже двоих родила, и ты успеешь. Все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать.
А если бы Валерия Михайловна так и не вышла замуж, то, надо думать, ей бы безостановочно твердили, что главное для женщины это семья и надо было личную жизнь устраивать вовремя, а не над учебниками корпеть.
Ирина засмеялась, тряхнула головой, отгоняя глупые фантазии. Вдруг мама с папой Валерии – нормальные люди? Ведь встречается иногда такое… Ладно, так или иначе, а Коля Гаккель появился на свет в Ленинграде, когда Филипп уже отбыл к месту службы один, побоявшись подвергать беременную супругу резкой смене климата. Молодая мать с ребенком перезимовали под крылышком родителей и выехали к Ветрову только незадолго до первого дня рождения Коли.
Пока муж служил в Средней Азии, Валерия трудилась терапевтом в местной участковой больничке, а когда семья вернулась в Ленинград, поступила в аспирантуру в медицинский институт на кафедру микробиологии, но учеба вместо трех лет растянулась на шесть, потому что у супругов родилась дочь Алена, а вскоре после этого к Филиппу Николаевичу пришли слава и успех, а вместе с ними и деньги, причем огромные, и это, конечно, соблазн для любой жены. Когда у тебя супруг зарабатывает очень хорошо, ты еще подумаешь и про свой вклад в бюджет, и про самостоятельность, и про то, что женщина тоже человек и может иметь призвание и интересы в жизни, а киндер, кирхен, кюхен – это, на минуточку, позапрошлый век. Но когда муж зарабатывает как десять очень хорошо зарабатывающих супругов, то самой ходить на службу становится уже как-то глупо. Особенно если у тебя маленькие дети, а ты бросишь их ради каких-то жалких копеек, которые в общем бюджете никто даже не заметит. Ладно бы ты еще была гениальный ученый, но тут, видимо, не тот случай, потому что диссертацию Валерия Михайловна так и не защитила. Наверное, работа оказалась настолько беспомощная, что даже объединенной поддержки родителей и свекров оказалось недостаточно. Зато блата хватило на то, чтобы оставить Валерию ассистентом кафедры на полставки, хотя если аспирант не предоставляет диссертацию, то трудоустраивать его никто не обязан. Тут Ирина завистливо вздохнула, ведь это идеальный режим для женщины, успеваешь и домочадцев обиходить, и делом позаниматься, ведь, в конце концов, разве доставят удовольствие модные дефицитные тряпочки и стрижки от высококлассного мастера, если ими не перед кем похвастаться? Может быть, и не хочется другой раз на службу идти, но как представишь себя раскисшей бабой во фланелевом халате, так помчишься впереди собственного визга. Нет, Валерия Михайловна нашла идеальный вариант.
Время шло своим чередом, дети росли, родители старели. У сына Коли откуда-то прорезался абсолютный слух, хотя музыкальность не была сильной стороной его предков ни по отцовской, ни по материнской линии. Всем им медведь на ухо наступил настолько плотно, что они даже не пытались зачислить ребенка в музыкальную школу, как все добросовестные родители Советского Союза, и дар Коли открылся совершенно случайно, благодаря школьной учительнице пения. Тут сообразили, что мальчик пошел в прадедушку Валерии Михайловны, который вроде бы служил в Кировском, тогда еще Мариинском, театре и, видимо, сидел там в оркестровой яме, а не в бухгалтерии, как считало семейство. Восхитились причудам наследственности, вооружили Колю скрипкой, а когда он показал выдающиеся способности, перевели в специализированную музыкальную школу, откуда парень потом без проблем поступил в консерваторию. Получив диплом, Коля каким-то удивительным, можно сказать, непостижимым образом загремел в армию, хотя любой его родственник хоть с маминой, хоть с папиной стороны мог отмазать его легким движением пальца. Неужели парень из интеллигентной семьи руководствовался пещерным принципом «не служил – не мужик»?
