– Поймете, если вспомните, что на Западе совсем другие порядки. Если Гаккели и Павлов посылали туда материалы о своих открытиях, то ими могли заинтересоваться крупные корпорации, у которых на первом месте стоит получение выгоды.
Как всегда бывает, когда подсмотришь в конце учебника правильный ответ, Ирина чувствовала и радость, и досаду одновременно. Ну конечно! Вот и мотив! И как она сама не додумалась, что лекарство от рака мгновенно станет прибыльным товаром на мировом рынке, даже если помогает не всем и не всегда. Статья Валерии Михайловны попала в отдел научных разработок крупной фармакологической фирмы, представители ее связались с авторами, и Валерий Николаевич вдруг понял, что ему ничего не перепадет, ибо он вспомогательный элемент и непосредственно в работе над препаратом не участвовал. В Штатах он никому не нужен, работать туда поедет одна Валерия Михайловна, и если лекарство покажет свою эффективность, то миллионы прибыли от патента тоже получит она, и Нобелевская премия достанется ей, а он будет упомянут только в самом конце ее речи, в разделе «благодарю за поддержку». Он может хоть до посинения доказывать, что стоял у истоков, но ведь изобретение не оформлено официально, а никаких фактических доказательств, способных подтвердить его авторство, не существует. Скорее обнаружатся доказательства обратного. Зато Вероника без особого труда докажет, что ключевая роль в разработке препарата принадлежала ее деду, наверняка сохранились его архивы, как дома, так и в институте, ну а кроме того, Валерия – женщина справедливая и глубоко порядочная, любит свою воспитанницу и не станет обманывать.
Гаккель рассудил просто, но логично: стоит немножко потрудиться, и Вероника мертва, Валерия в сумасшедшем доме, а я последний дееспособный участник нашей подпольной группы. Я все знаю, все умею, вот мои записи, как только подписываем контракт, я немедленно налаживаю производство.
Нет, фантастика какая-то, новое мышление… С чего бы западным корпорациям подписывать с Валерией многомиллионные контракты, ведь ни один их пациент вроде бы не излечился. Не такая это очевидная панацея, чтобы осыпать золотом ее изобретателей. Да и в материалах дела никто словом не упомянул, что Гаккель получала какие-то предложения из-за рубежа. Впрочем, это как раз понятно, интерес мирового капитала сразу разрушает образ тихой шизофренички.
Ирина снова взглянула в окно. Егор все еще бегал без курточки, а Володю Кирилл посадил себе на плечи, он там наверху не двигается и тоже замерзнет. После визита к Гортензии Андреевне она обещала детям магазин «Золотой ключик», для Володи там множество интересных игрушек, а Егор уже взрослый, презрительно поглядывает на машинки, но оружие еще уважает и давно присматривается к набору «Юный химик». Но главное, в этом магазине в центре огромный аквариум с настоящими морскими черепахами.
Детям не терпится поскорее оказаться в этом игрушечном Эльдорадо, они могут простудиться на промозглой осенней улице, так что хватит.
Вообще хватит. Она семейная женщина и не может позволить себе играть в детектива, пусть даже с такой напарницей, как Гортензия Андреевна. Надо добросовестно делать свою работу и выносить решения только при стопроцентной уверенности в своей правоте, никуда не торопиться, вот и все. Будет ей хороший урок, что желание уйти со службы на полчасика пораньше потом оборачивается днями дополнительной работы, а порой годами угрызений совести. Павел Михайлович любит повторять, что работать надо на работе, и это верно, но также верно и обратное: на работе надо работать. Утром пришла на службу, сосредоточилась, сделала все, что могла, а в восемнадцать ноль-ноль заперла кабинет и выкинула служебные проблемы из головы. Только так будет толк. Но на практике это, к сожалению, нереально. До обеда сидишь как на иголках в ожидании звонка, что Егор вернулся из школы, потом облегченно выдыхаешь, но тут же вспоминаешь, что Володя утром шмыгал носиком, как бы не разболелся. Если Кирилл во вторую смену, то она с четырех начинает волноваться, успеет ли вовремя забрать ребенка из яселек, не помешают ли обстоятельства непреодолимой силы? Потом приходят печальные мысли, что в холодильнике стоит скучная кастрюля с борщом третьего дня, в миске тушеное мясо, и больше ничего интересного. Ни салатика, ни пирожков, ни компота. Стоит только колоссальным усилием воли отогнать эти мысли, как прибегает возбужденная секретарша, что в галантерее выбросили колготки, она побежит занять очередь, но пусть Ирина тоже подтягивается, ибо наверняка будут давать по две штуки в одни руки. Да, просто удивительно, как она вообще ухитряется выносить справедливые приговоры в таких условиях…
Все пытается усидеть на двух стульях, а Валерия Михайловна поступила крайне разумно и ответственно: сначала занималась семьей, а когда дети выросли, полностью посвятила себя науке. По общему мнению, она была равнодушна к признанию, повторяя: наука – это мое дело, а успех – дело случая. Самоотверженная ученая, подвижница, только когда ты много лет бьешься лбом в запертую дверь, голова рано или поздно заболит.
Ирина с трудом представляла себе, каково это – существовать в атмосфере скептического равнодушия, когда ты предлагаешь интересные идеи не ради собственного обогащения, а чтобы помочь человечеству избавиться от одной из самых страшных болезней, а тебя будто не видят и не слышат, в лучшем случае покрутят пальцем у виска. До какого-то момента можно утешаться, что тебе важен процесс, а не результат и что потомки оценят, но со временем это перестает работать, и наступает нервный срыв. Кто виноват, что Валерию Михайловну он настиг в такой страшной форме? Может, Шацкий, много лет игнорирующий подчиненную, а может, Вероника со своими откровениями. Если Валерия молчит, это еще совсем не значит, что Вероника не успела ей ничего сказать. Женщина оберегает Колю, вот и все. Кому какая радость, если он узнает, что родился у пятнадцатилетней девочки в результате изнасилования, стало быть, его отец как минимум негодяй, а вернее, жестокий психопат.
Так что диагноз психиатров верен. Почти. Надо просто вычеркнуть из него вялотекущую шизофрению и хроническую психотравмирующую ситуацию заменить на острую. Остается только один маленький вопросик, совсем крошечный…
– Вернувшись домой после суда, Валерия повела себя нервно, – сказала Ирина, – искала свои записи, обвиняла Филиппа, что он их уничтожил. Ветров, будучи не в курсе рабочих дел бывшей жены, расценил это как шизофренический бред и вызвал «скорую помощь». К нему претензий нет, он заботился о супруге, но ведь тут же присутствовал и Валерий, который в курсе профессиональной жизни тезки как никто другой. Почему он не сказал, что записи существуют и никакой это не психоз, а нормальное беспокойство человека за труд всей своей жизни?
– Не исключено, Ирочка, что он сам и раздул ситуацию. Начал нагнетать, с озабоченным видом шептал Филиппу: «Что-то мне тревожно за Лерочку, посмотри, как она агрессивна, с каким маниакальным упорством требует несуществующие бумаги! Ты-то давно не практикуешь, а я все время в клинике, так что отличаю нормальное поведение от ненормального. Дай бог, чтобы я ошибся, но давай на всякий случай вызовем «скорую», чтобы потом локти не кусать». Ну и накрутил.
Шубников тяжело вздохнул:
