Книга Люди на войне, страница 32. Автор книги Олег Будницкий

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Люди на войне»

Cтраница 32

Однако в вышедших впоследствии в советское время мемуарах «маршал Победы» писал, разумеется, о пресловутых 4 %. Никаких иллюзий лидеры стран антигитлеровской коалиции относительно друг друга не питали. Рузвельт писал Черчиллю 28 октября 1942 года после очередной размолвки со Сталиным:

Меня не особенно тревожат полученные нами ответы или отсутствие ответов из Москвы. Я решил, что они не пользуются даром речи для тех же целей, для каких мы им пользуемся. Я вполне убежден, что русские продержатся эту зиму и что нам следует решительно осуществлять наши планы как в смысле снабжения их, так и отправки военно-воздушных сил для участия в боевых действиях на их фронте. Я хочу, чтобы мы имели возможность сказать г-ну Сталину, что мы выполнили наши обязательства на 100 %.

Впоследствии Черчилль писал, комментируя ситуацию:

Теперь, когда оглядываешься назад, создается впечатление, что поведение Советов отчасти объяснялось надеждой, что, если им удастся продержаться зиму, они смогут отказаться от любой непосредственной военной помощи со стороны Запада, которую они считали пагубной и способной умалить их престиж. Я считаю, что мы по крайней мере заслуживаем похвалы за наше терпение в условиях постоянных оскорблений со стороны правительства, которое надеялось сотрудничать с Гитлером, пока он не напал на него и чуть не уничтожил.

Сталин откровенничал по поводу союзников в разговоре с Милованом Джиласом:

Возможно, вы думаете, что как раз потому, что мы с англичанами союзники, мы забыли о том, кто они такие и кто такой Черчилль. Для них нет ничего более приятного, чем обманывать своих союзников. Во время Первой мировой войны они постоянно обманывали русских и французов. А Черчилль? Черчилль — это такого рода человек, что, если за ним не смотреть, он вытащит у тебя из кармана копейку. Да, копейку, из твоего кармана! А Рузвельт? Рузвельт не такой. Он засунет руку только за более крупными монетами.

Неудивительно, что союз распался вскоре после окончания Второй мировой войны. Не стало Гитлера — не осталось и оснований для сохранения антигитлеровской коалиции.

Своеобразной — и ироничной — эпитафией славному (без кавычек!) союзу периода Второй мировой войны стало то, что среди советских судов, доставлявших военные грузы на Кубу в период Карибского кризиса, были пять сухогрузов типа «Либерти», построенных на американских верфях.

Фронтовые дневники

Писать историю советского общества, опираясь только на официальные документы, даже не предназначенные для публики и хранившиеся «за семью печатями» в архивах, значит вводить читателя в заблуждение. Точнее, опора на тексты и иные материалы, произведенные властью и ее агентами, приводит, на мой взгляд, к искажению исторической перспективы. Государственная власть смотрела и смотрит на историю, как правило, с точки зрения ее «полезности». Она рассматривается как средство воспитания, доказательства исторических прав — в общем, является частью политики. Государственная власть пытается проводить определенную «политику памяти», управлять памятью о тех или иных событиях. Что иногда удается, иногда нет.

Война (а когда мы говорим или пишем «война», не уточняя, какая, в нашей стране все понимают, что речь идет о Второй мировой, именуемой у нас Великой Отечественной) не является исключением. Это часть советской истории, хотя и в памяти людей, и в исторических исследованиях она как будто выпадает из ее общего хода.

Частная память вытесняется «на обочину», делегитимизируется. Казалось бы, войны это касается в наименьшей степени, ведь в советское время было издано огромное количество военных мемуаров. Однако значительная, если не большая, часть воспоминаний была выпущена военачальниками различных рангов, в частности, в знаменитой серии «Военные мемуары». Тексты тщательно редактировались и согласовывались, да и писались, как правило, не самими генералами и маршалами, а «литературными неграми» (в большинстве своем не особо одаренными). Память о войне тщательно унифицировалась.

Военные мемуары стали чем-то вроде замогильных записок, сочиняемых генералами-шатобрианами, — писал бывший командир пулеметной роты Зиновий Черниловский, — тогда как солдаты — Некрасов или Быков — сосредоточились на художественном видении войны. Где, мол, тот командир роты, который отважится показать эту величайшую из войн как ее участник. Просто и буднично, то есть не как «человек с ружьем», а много проще и обыденней, в духе известной французской поговорки: на войне как на войне…

Ситуация начала меняться в перестроечные годы, а в постсоветской России произошла настоящая «революция памяти». Число текстов о войне стало возрастать в геометрической прогрессии, степень их откровенности — тоже. Вышли сотни мемуарных книг. Энтузиастами военной истории были записаны тысячи рассказов ветеранов. Оказалось, что некоторые рядовые великой войны писали воспоминания о своем военном опыте, не рассчитывая на публикацию. Писали для детей, внуков, «в стол» — для истории. Иногда побудительным мотивом написания текстов была официальная ложь о войне и соучастие в этой лжи «назначенных» ветеранов.

«Ни в одной стране нет таких замечательных ветеранов, как в нашем родном и любимом СССР», — писал Василь Быков. Они «не только не способствуют выявлению правды и справедливости войны, но наоборот — больше всех озабочены ныне, как бы спрятать правду, заменить ее пропагандистским мифологизированием, где они герои и ничего другого. Они вжились в этот надутый образ и не дадут его разрушить».

Письмо Быкова Николаю Никулину, автору «Воспоминаний о войне», написанных в середине 1970‐х, опубликованных в 2008‐м, датировано 1996 годом. Для Быкова СССР — если говорить об отношении к войне — продолжал существовать. Никулина, начавшего войну под Ленинградом, а закончившего в Германии, побудили написать воспоминания официальные празднества по случаю 30-летия Победы. Его предисловие к рукописи, не предназначавшейся для публикации, датировано 1975 годом. «Это лишь попытка, — писал Никулин, — освободиться от прошлого: подобно тому, как в западных странах люди идут к психоаналитику, выкладывают ему свои беспокойства, свои заботы, свои тайны в надежде исцелиться и обрести покой, я обратился к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний». В послесловии, написанном в 2007 году, Никулин заметил по поводу своей еще не опубликованной и более чем жесткой рукописи, что был поражен «мягкостью изображения [в ней] военных событий»: «Ужасы войны в ней сглажены, наиболее чудовищные эпизоды просто не упомянуты».

Конечно, к воспоминаниям, написанным через 40, а то и 50 лет после описываемых событий, как и к устной истории (интервью), надо относиться с большой осторожностью. Дело не только в слабости человеческой памяти. Пишут и рассказывают уже другие люди, совсем не такие, какими они были во время войны. Жизненный опыт, окружающая обстановка, прочитанные книги и увиденные фильмы, десятилетия пропаганды — все это не может не отразиться на содержании написанных или наговоренных текстов. Иногда ветераны, сами того не замечая, вставляют в свои рассказы какие-то сюжеты из просмотренных фильмов, иногда полемизируют с прочитанным или увиденным. Не вдаваясь в детали источниковедческого анализа, заметим, что использовать эти «новые мемуары» можно, но верить всему на слово не приходится.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация