Первыми вступили в переговоры с немцами о сдаче и вошли в здание универмага несколько офицеров 38‐й мотострелковой бригады, старшим по должности среди них был старший лейтенант Федор Ильченко, заместитель начальника штаба бригады. Однако немцы хотели вести переговоры с представителями армейского или фронтового командования. Ильченко позвонил командиру бригады.
Генерал-майор Бурмаков:
Вдруг мне Ильченко звонит, что пришел адъютант Паулюса и просит самого большого начальника для переговоров.
— А ты маленький с ним пока поговори.
— Нет, — говорит, — не с армейским начальством говорить не хочет.
— Если не хотят, сволочи, говорить, хорошо, немедленно все меры принять, блокировать здание, где он находится! Принять меры, чтобы получилось пленение его! Начинайте вести переговоры, а в случае чего — в ход гранаты, полуавтоматы и минометы.
— Есть, — говорит Ильченко.
А сам моментально звоню Шумилову о создавшейся обстановке. Он мне говорит: «Подожди на КП у себя. Сейчас выезжает полковник Лукин, начальник штаба Ласкин».
В это время влетает Винокур.
— Я сейчас же поеду!
— Езжай немедленно. Паулюс должен быть пленен. Там действуй, сообразуясь с обстановкой.
На Винокура я всегда мог положиться.
Мы знаем о Винокуре, на которого «всегда можно было положиться», не слишком много. Родился в 1906 году в Николаеве; член ВКП(б) с 1927 года, с 1928-го — профессиональный партийный работник. С 1930 года — в Москве: работал в Бауманском райкоме партии, инструктором МК [Московского комитета партии], затем заместителем секретаря Куйбышевского райкома. Окончил народное училище, затем, во время службы во флоте, морскую совпартшколу, в Москве — еще и Вечерний университет марксизма-ленинизма. 23 сентября 1938 года Винокур был арестован. В это время он работал заместителем управляющего треста местной промышленности Куйбышевского района Москвы. Его обвиняли сразу по трем пунктам 58‐й статьи: п. 7 (подрыв государственной промышленности, совершённый в контрреволюционных целях), п. 10 (антисоветская агитация), п. 11 (организационная деятельность, направленная к подготовке контрреволюционных преступлений). В совокупности по этим обвинениям приговаривали к расстрелу. Однако Винокуру повезло: арестовали его на излете Большого террора, и спустя год с небольшим, 19 октября 1939 года Военный трибунал Калининского военного округа дело прекратил. Вскоре несостоявшийся «враг народа» был призван в армию и отправлен на войну с Финляндией. С 22 июля 1941 года — полковой комиссар. Воевал сначала на Западном (военком 33‐го мотоциклетного полка 2‐й Московской дивизии народного ополчения, награжден впоследствии медалью «За оборону Москвы»), затем с декабря 1941‐го по март 1943‐го — на Северо-Западном фронте, где был тяжело ранен. В бригаде был с первых дней ее формирования в июне 1942 года. 13–14 сентября 1942 года в районе Авиагородка в Сталинграде, когда командный пункт бригады был отрезан, во главе 18 автоматчиков сдерживал превосходящие силы противника до подхода основных сил, причем немцы, согласно наградному листу, потеряли пять танков и до батальона пехоты. За этот бой был награжден орденом Красного Знамени. За два месяца боев в Сталинграде бригада потеряла почти весь личный состав и, по существу, была сформирована заново. В литературе нередко приводятся сведения о противостоянии командиров и комиссаров. В 38‐й бригаде это был явно не тот случай.
Вернемся, однако, в 31 января 1943 года.
Подполковник Винокур:
Приехал. Наши войска обложили весь этот дом. Ильченко разъяснил обстановку. Поскольку они требуют представителя высшего командования, я пошел. Взял с собою Ильченко, [майора Александра] Егорова, [капитана Николая] Рыбака, [капитана Лукьяна] Морозова и нескольких автоматчиков. Заходим во двор. Тут уже мы без белых флагов. Я бы с флагом не пошел. Заходим во двор. <…> Со двора стоят их автоматчики. Нас пропускают, но автоматы держат наготове. Должен сознаться, думаю, попал сам, дурак. Пулеметы стоят у входа, стоят офицеры ихние.
Я через переводчика потребовал немедленно представителя командования. Пришел представитель, спрашивает: кто такие.
— Я представитель высшего командования Политического управления.
— Имеете ли право для переговоров?
— Имею.
Майор Егоров рассказывает, именуя Винокура «полковником Винокуровым» (вероятнее всего, это ошибка стенографистки, но будем следовать документу):
Мы с полковником пошли, поставили часовых, часовые стояли наши и ихние. Захватили группу наших командиров человек 8. Гранаты захватили в карманы. Пошли во двор. Полно офицеров и солдат очень много. При входе в подвал нас задержали. <…> Полковник говорит:
— Переговоры переговорами, а ты тут посматривай. Надо обложить здание со всех сторон, распорядись, а я пойду.
Подошел он и отрекомендовался — уполномоченный войск Рокоссовского. У него попросили удостоверение. А удостоверение у него — зам. командира по политчасти. Как же так? Это, говорит, старое удостоверение. Я уполномочен вести переговоры самим Рокоссовским в рамках тех условий, которые продиктованы были в ультиматуме, согласны?
…Согласие было дано. Полковник Винокуров сразу приказал сообщить сюда. У нас бойцов около батальона было. Сообщили командиру бригады и в штаб армии.
В комнату, в которой находился штаб 6‐й армии, вошли только Винокур и Ильченко. Переговоры Винокур вел с командиром 71‐й пехотной дивизии вермахта генерал-майором Фридрихом Роске. Роске командовал дивизией пять дней — его предшественник генерал-лейтенант Александр фон Гартман был убит 26 января. Накануне гибели фон Гартман писал: «Я не покончу с собой, но постараюсь, чтобы русские это сделали. Я поднимусь во весь рост на бруствер и буду стрелять во врага, пока не погибну. Моя жена — практичная женщина, она сможет с этим жить дальше, мой сын пал в бою, дочь замужем, эту войну мы никогда не выиграем, а человек, который стоит во главе нашей страны — не оправдал наши надежды». Фельдмаршал Паулюс, узнав о том, что фон Гартман во главе офицеров дивизии лично пошел в бой, отправил к нему своего офицера связи с приказом «вернуться в укрытия и прекратить это безумие». Однако было поздно: генерал фон Гартман уже получил смертельное ранение в голову. Теперь Паулюс, не желая формально быть причастным к капитуляции, объявил себя частным лицом и сложил с себя командование; он переложил переговоры на Роске и своего начальника штаба генерала Артура Шмидта.
Подполковник Винокур:
Роске предупредил прежде всего, что он ведет переговоры не от имени фельдмаршала. Вот буквально первые его слова.
В комнате Паулюса было темно, грязь невероятная. Когда я вошел, он встал, небритый недели две, встал обескураженный.
— Сколько ему лет, по-вашему? — спрашивает меня Роске. Я говорю:
