— Лаура. — Голос его наполнился щемящей нежностью. Он наклонился, поцеловал девочку и произнес по-английски:
— Это моя добрая знакомая мадам Джемисон. Ниема, это моя радость, моя дочка Лаура.
Ниема наклонилась и протянула руку.
— Рада с тобой познакомиться, — промолвила она по-английски.
— Я тоже очень рада, мадам. — Девочка пожала руку Ниемы; ее пальцы казались до боли хрупкими. Ронсар сказал, что его дочери двенадцать лет, а ростом она с шестилетнего ребенка и весит не более пятидесяти фунтов и такая худенькая, что бледная кожа отливает голубизной. Темно-голубые глаза Ронсара, умный взгляд и ангельская улыбка на алебастровом личике. Светло-каштановые волосы тщательно причесаны и перевязаны пышным бантом.
Губы подкрашены помадой.
Ронсар заметил это одновременно с Ниемой.
— Лаура! — воскликнул он, грозно подбоченившись и смерив ее притворно-суровым взглядом. — Я же запретил тебе пользоваться губной помадой!
Лаура обратила на него снисходительный взгляд, говоривший о том, что ему это понять не дано.
— Мне хотелось хорошо выглядеть, папа. Ради мадам Джемисон.
— Ты и так красавица; тебе вовсе не нужна помада. Рано еще пользоваться косметикой.
— Да, но ты же мой папа, — возразила она. — Поэтому для тебя я всегда самая красивая.
— По-моему, этот оттенок ей очень идет, — вмешалась Ниема (женщины должны быть солидарны друг с другом). И она не лукавила: Лаура обнаружила не по годам развитый вкус и выбрала нежный розовый оттенок, слегка растушевав его по губам. Будь помада чуть ярче, это выглядело бы вульгарно на неестественно бледном личике. А то, что она мала ростом, ничего не значит: в этом маленьком тельце живет сильная душа.
Ронсар изумленно вскинул брови.
— Как, вы защищаете эту… эту хулиганку?
Лаура захихикала, когда он назвал ее хулиганкой. Ниема встретила укоризненный взгляд Ронсара и с самым невинным видом пожала плечами:
— Ну конечно. А чего же вы хотели?
— Согласитесь с ним, — посоветовала Лаура. — Он хочет, чтобы его женщины всегда и во всем с ним соглашались.
На этот раз Ронсар не пытался скрыть изумление. Услышав такое из уст своей невинной дочурки, он оторопело уставился на нее, лишившись дара речи.
— Но я не его женщина, — возразила Ниема. — Я просто его друг.
— Он никогда не приводил других женщин ко мне в гости. А раз он привел вас, я подумала, что он, наверное, хочет, чтобы вы стали моей мамой.
Ронсар поперхнулся и закашлялся. А Ниема и бровью не повела и улыбнулась девочке.
— Нет, это не так. Мы не влюблены друг в друга, а кроме того, у твоего папы стойкая аллергия на женитьбу.
— Я знаю, но он женится, если я этого захочу. Он меня совершенно избаловал. Исполняет все мои желания, поэтому я стараюсь не просить ничего особенного, иначе у него не будет времени заниматься работой.
Она являла собой странное сочетание детской доверчивости и наивности и взрослой рассудительности. Болезнь заставила ее заглянуть в себя и повзрослеть гораздо раньше своих сверстников.
— Пока он приходит в себя, я покажу вам мои комнаты, — сказала она, развернув инвалидное кресло.
Ниема последовала за ней, и Лаура начала экскурсию. В ее комнатах все было приспособлено таким образом, чтобы она могла дотянуться со своего кресла до нужного предмета. К ручке кресла были прикреплены щипцы, которыми она поднимала упавшие вещи. Навстречу им вышла улыбающаяся женщина средних лет, и Лаура представила ее как свою няню Бернадетту. Дверь из комнаты няни выходила прямо в спальню Лауры, чтобы девочка могла ее позвать ночью.
У Лауры было все, что только может представлять интерес для двенадцатилетней девочки. Книги, фильмы, куклы, игры, ее собственные вышивки, модные журналы. Лаура показывала Ниеме свои богатства, а Ронсар смущенно плелся сзади, чувствуя себя лишним.
Лаура показала Ниеме и свой серебристый сундучок с косметикой. Ронсар сдавленно кашлянул: это был не просто детский набор, а настоящая косметика от Диора. — Я сама ее заказала, — гордо заявила Лаура, не испытывая никакой неловкости в присутствии своего объятого ужасом родителя. — Но мне все это не очень-то идет. Даже губная помада выглядит, как… как грим у клоуна. Сегодня я просто нанесла помаду на палец и слегка провела им по губам.
— Так и надо. Этот прием называется растушевка, — сказала Ниема, пододвигая стул к ее креслу. Она поставила сундучок себе на колени и принялась поочередно вынимать его содержимое. — Макияж требует определенного опыта, как и все остальное. Некоторые оттенки не идут нам потому, что не гармонируют с нашими природными тонами. С косметикой приходится постоянно экспериментировать. Хочешь, я покажу тебе, как это делается?
— О, с удовольствием! — воскликнула Лаура, придвигаясь ближе.
— Я запрещаю, — подал голос Ронсар, тщетно пытаясь говорить строго. — Она еще маленькая…
— Луи, — перебила его Ниема, — не мешайте нам и уходите. У женщин свои секреты.
Ронсар не ушел. Он сел рядом и с беспомощным видом стал наблюдать за тем, как Ниема учит его дочь азам нанесения макияжа.
Розовые румяна оказались темноваты для ее фарфорового личика. Ниема взяла салфетку и смахнула излишки пудры, оставив на щеках девочки легкий румянец.
— Запомни, то, что ты нанесла на лицо, всегда можно удалить. Если получилось слишком густо, растушуй кисточкой. У меня, например, всегда под рукой салфетки и ватные тампоны, с помощью которых я добиваюсь более плавных цветовых переходов. Видишь, как у меня подведены глаза? — Она придвинулась так, чтобы Лауре было удобнее рассмотреть ее лицо. — Я использую черный карандаш, такой как этот, — очень мягкий. Затем тампоном убираю излишки, так что подводка становится практически незаметной. Но у меня черные волосы, а у тебя светлые. Когда ты повзрослеешь и станешь пользоваться подводкой для глаз, выбирай серые и серо-коричневые оттенки.
Урок макияжа продолжался, Лаура ловила каждое слово Ниемы. Под ее руководством девочка чуть-чуть подкрасила осунувшееся личико, посмотрела в зеркало и улыбнулась.
— Ну вот, теперь я больше не выгляжу больной, — с удовлетворением отметила она. — Огромное вам спасибо, мадам Джемисон. Ты видел, папа?
— Да, очень мило, но…
— Когда я умру, позаботься о том, чтобы мне сделали такой же макияж. Не хочу выглядеть больной, отправляясь на небо.
Ронсар побледнел как смерть. У Ниемы сжалось сердце от жалости к нему и к этой безнадежно больной девочке, которой за всю ее жизнь ни разу не довелось побегать и поиграть, как обычным здоровым детям.
— Я не буду больше пользоваться косметикой, обещаю, — продолжала Лаура. — Даже помадой, хотя цвет мне нравится. Но… если это случится… Обещай и ты, папа.
