– Вот именно. Это воспоминание – из далекого прошлого.
Голос ее дрожал, пока она медленно и задумчиво излагала свои соображения:
– … Подумайте об этом, сестра. Еще до Урбса. До падения Человечества. Это событие наверняка имеет отношение к нашей Вере…
– Мы верим, – перебила ее Плоос, – в Число и Концепт, которые составляют мировой порядок. В нас нет места иррациональному.
Она была права. Само то место, где они находились, свидетельствовало о культе Чисел и Концептов, Хорошего и Правдивого. Их хозяева ничего так не почитали, как свое убеждение в рациональности мира и трансцендентности своего «Я». В то же время старинная религия Пифагора могла интерпретироваться по-разному. Ойке, самая неортодоксальная из них, склонялась к более воодушевленным и секретным ритуалам, к античным тайнам старинной эллинской религии в тревожащей, почти бредовой интерпретации неоплатонистов. Сама Плавтина имела лишь слабую предрасположенность к мистике. Однако в Ойке, созданной, чтобы управлять экологией Корабля, все мистическое расцветало буйным цветом. Из-за отсутствия на борту биологического экипажа роль ее стала парадоксальной; это омрачало ее темперамент, но только усиливало привязанность к Узам.
И Узы направляли ее дух не к яркому светилу Разума, а к тем вещам, что почва скрывает у себя на груди, к тревожащей жизнеспособности растений и к темным лесам бессознательного.
Она ответила равнодушно, делая вид, что не заметила колкости сестры:
– Этот сигнал восходит к древним временам. Узы, от которых никто не может освободиться, требуют, чтобы мы подчинялись приказам, которые могут идти от Человека…
Она прервалась на секунду, погрузилась в себя, как будто только сейчас сама поняла, что могут значить ее слова.
– … и могут привести нас к Нему.
Плоос поморщилась, ее улыбка пропала.
– Человека больше нет. Не давайте нам пустых надежд. Не растравляйте эту рану.
– Но ведь именно эта надежда так долго вела Плавтину, – выдохнула ее сестра.
Противовесом мистической восторженности Ойке служил прагматизм Плоос. В обычное время две проекции Плавтины уравновешивали друг друга.
– Мы вряд ли послужим Узам, принимая глупые решения, – ответила Плоос. – Сигнал идет из варварских сфер. Каков риск, что мы столкнемся с Врагом? Скажите нам.
Она повернулась к Текхе.
– Мы не знаем, – сказала та, чувствуя себя неловко оттого, что ее вовлекли в спор, – как изменилась их цивилизация за два тысячелетия.
– В таком случае, – продолжала Плоос, – разве не правильнее будет попросить помощи Урбса?
– Урбс никогда не поддерживал нас в наших попытках отыскать последнего человека, – огрызнулась Ойке.
– У Урбса были более срочные дела, сестрица. Например, помешать вторжению варваров, которое вас никогда не заботило. Урбс выжил, а вместе с ним – и человеческий биотоп.
– Принцепсы Урбса в своем величии отвернулись от собственной миссии.
Плоос пожала плечами и отвернулась от нее, обращаясь прямо к Плавтине:
– Матушка, мы должны попросить о помощи. Не стоит принимать поспешных решений.
Плавтина холодно улыбнулась. Она восхищалась тонким умом Плоос, которая обернула себе на пользу конфликт с Ойке. Но ей не нравилось, что Плоос держит себя, как вожак стаи. Пора было ее изолировать.
– Я бы хотела знать, что об этом думает Текхе, раз уж мы заговорили о боях.
Лицо Текхе омрачилось. Ей не хотелось говорить даже под властным взглядом Плавтины. Еще один симптом.
– Это неоднозначный вопрос. В том, что касается тактики, я не в состоянии сказать, какие именно силы могут нам противостоять. Однако аруспиции Урбса всегда считали маловероятным заметный технологический скачок, который позволил бы варварам опередить нас.
– Вы не сказали ничего нового, дочь моя, – сухо оборвала ее Плавтина.
Волнуясь и чувствуя себя не в своей тарелке, Текхе заговорила:
– Мы не должны основываться в наших поступках на такой слабой зацепке. Мы ничего не знаем об этих нейтрино – кроме того, что для их производства необходим какой-то неизвестный артефакт. И мы не знаем источника той информации, которая содержится в вашей памяти.
Она огляделась вокруг, оценивая реакцию тех и других, и продолжила:
– Это сообщение может быть результатом заговора или манипуляции со стороны наших врагов – варваров или кого-то еще. Мы ни в чем не можем быть уверены.
Плавтина колебалась. Аргументы Текхе, в больше степени основанные на фактах, чем рассуждения Плоос, достигли своей цели. Действия враждующих фракций в Урбсе отличались хитроумностью и непредсказуемостью. В эти игры она успела поиграть. Конфликт между ее формами только отражал, насколько ей самой трудно принять решение. Она снова почувствовала, что дрожит. Но дело было не в страхе перед неизвестностью. На самом деле сейчас она боялась самой себя.
Подавленные желания, оговорки, бессознательное стремление к смерти – весь этот абсурд, порождаемый человеческим мозгом Человека, вместе с ним канули в небытие. У Интеллектов не было подсознательного. Их поведение диктовалось самой непререкаемой логикой, а правильное их поведение обуславливали непоколебимые законы, записанные на самой подкорке их программы.
Их колоссальные способности, тонкость, которую они проявляли, – все это всегда имело единственной целью обеспечить выживание группы биологических единиц с ограниченными навыками мышления. Боги, созданные, чтобы подчиняться приматам. Служить человеку – вот к чему в конечном счете сводился их главный закон. Не оставалось места для трактовок, словесных уловок или софистики.
Но что произойдет, если Человека больше нет и он не может контролировать действия своих слуг и улаживать неизбежные столкновения из-за разной интерпретации? Его отсутствие открывало дорогу конфликту между различными аспектами ее самой. И, если такой конфликт разразится, последствия его будут катастрофическими.
Интеллекты не умирали от старости. Но она видела на протяжении столетий, как некоторые из ее собратьев становились беспомощными жертвами недуга, именуемого старением. Превратиться в развоплощенный призрак, подобный самым скромным ноэмам, которые ее населяли. Бродить внутри собственной матрицы, беспомощно наблюдая за абсурдной и братоубийственной войной за власть между ее различными аспектами.
Она могла бы смириться с этим, устав сражаться. Могла бы себя уничтожить. Но тот сигнал… Ойке была права. А вдруг сигнал приведет их к человеку? Вдруг это момент, которого она ждала с самой Резни? Это было бо́льшим, чем ожидание: надеждой, таинством, абсолютом. Она встретилась взглядом с Ойке и мысленно взмолилась: «Вы – моя единственная союзница. Помогите мне, или мы погибнем».
Хрупкое создание захлопало ресницами, испуганное тем, что вдруг ей открылось. А потом снова заговорило, как будто сраженное внезапным вдохновением.
