Коридор кажется длиннее, чем по пути сюда, и я поигрываю с мыслью о том, что он будет тянуться в темноте вечно или что дверь окажется запертой, замурованной, с оттисками древних печатей, но под дверью виднеется светлая полоска, и она открывается, едва я ее толкаю.
Я на верхней ступеньке каменной лестницы, ведущей вниз в длинный широкий зал. По обеим сторонам зал обрамляют каменные колонны, и я вижу, что стены между колоннами покрыты росписью, разными сценами, изображенными сиеной, желтой краской и ярко-синей.
Это, наверное, Передняя, потому что Зоя говорила, что стены там расписаны эпизодами путешествия души в смерть, и вон Анубис, взвешивающий душу, а за ним павиан пожирает что-то, а напротив того места, где я стою на ступеньках, нарисованная лодка пересекает голубой Нил. Она сделана из золота, и в ней скорчились четыре души, их обведенные черной краской глаза устремлены на берег впереди. Рядом с ними в прозрачной воде плывет Себек, полубог-крокодил.
Я начинаю спускаться по ступенькам. В дальнем конце зала — дверь, и если это Передняя, то дверь должна вести в Погребальную Камеру.
Зоя сказала, что гробница состоит только из трех камер, и я сама в самолете видела карту — лестница, прямой коридор, затем малопримечательные камеры, ведущие из одной в другую, — Передняя, и Погребальная Камера, и Зал Суда, одна за другой.
Значит, это Передняя, хотя она и больше, чем казалась на карте, а Зоя, несомненно, прошла дальше в Погребальную Камеру и стоит сейчас у саркофага Тутанхамона, читая вслух из путеводителя. Когда я войду, она поглядит на меня и скажет: «Кварцитовый саркофаг покрыт резными текстами из «Книги мертвых».
Я спустилась на половину лестницы, и отсюда мне видно взвешивание души. Анубис с обычной своей головой шакала стоит по одну сторону желтых весов, а по другую их сторону умерший читает папирус со своей исповедью.
Я спускаюсь еще на две ступеньки, оказываюсь на одной высоте с весами и тогда сажусь.
Вряд ли Зоя задержится — в Погребальной Камере нет ничего, кроме саркофага, — и даже если она прошла дальше в Зал Суда, вернуться она должна этим путем. У гробницы есть только один вход. А заблудиться она не может, потому что у нее есть фонарик. И книга. Я обхватываю руками колени и готовлюсь ждать.
Я думаю о людях на корабле, ожидающих суда. «Это оказалось не так страшно, как они думали», — сказала я Нийлу, но теперь, сидя на ступеньках, я вспоминаю, что епископ, ласково улыбаясь в своем белом костюме, выносил им приговоры по их грехам. Одна из женщин была приговорена к одиночеству на всю вечность.
Умерший на стене выглядит очень испуганным, стоя у весов, и я задумываюсь, какой приговор вынесет ему Анубис, какие грехи он совершил.
Может, он никаких грехов не совершал, так же как священник, и напрасно боится, а может, он просто испугался, очутившись в этом месте совсем один. Была ли смерть тем, чего он ожидал?
«Смерть повсюду такая же, — сказал Зоин муж. — Неожиданная». И все выходит не так, как ты думала. Поглядите на Мону Лизу. И на Нийла. Люди на корабле ожидали нечто совсем другое: перламутровые врата, и ангелов, и облачка — все модернизированные уточнения. Приготовьтесь к разочарованию.
И как насчет египтян, которые упаковывали одежду, вино и сандалии для путешествия? Была ли смерть даже на Ниле тем, чего они ожидали? Или это оказалось совсем другим, чем описывается в путеводителе? Думали ли они, что все еще живы вопреки доказательствам?
Умерший стискивает свой папирус, и я раздумываю, нет ли за ним какого-нибудь страшного греха? Прелюбодеяние? Убийство? Я раздумываю, как он умер.
Людей на корабле убила бомба, как нас. Я пытаюсь вспомнить миг, когда она взорвалась — Зоя читает вслух, а потом внезапный шок яркой вспышки и декомпрессии, путеводитель вырывается из рук Зои, Лисса летит вниз сквозь голубой воздух, — но ничего не получается. Может, случилось это вовсе не в самолете. Может, террористы взорвали нас в афинском аэропорту, пока мы сдавали багаж.
Я поигрываю с мыслью о том, что никакой бомбы не было, что я убила Лиссу, а потом покончила с собой, как в «Смерти на Ниле». Может, я вынула из сумочки вовсе не роман в бумажной обложке, а пистолет, который купила в Афинах, и застрелила Лиссу, пока она смотрела в иллюминатор. А Нийл нагнулся к ней заботливо, бережно, и я снова подняла пистолет, а Зоин муж попытался вырвать его из моей руки, и пуля угодила в бак с горючим на крыле.
Я все еще пугаю себя. Убей я Лиссу, так помнила бы об этом, и даже в Афинах, хорошо известных плохим обеспечением безопасности, меня не пропустили бы на борт самолета с пистолетом. И вряд ли можно совершить какое-нибудь страшное преступление, а потом совершенно про него забыть, ведь верно?
Люди на корабле не помнили, как умерли, даже когда кто-то им об этом сказал, но произошло так, потому что корабль был очень похож на настоящий — поручни, и вода, и палуба. И еще из-за бомбы. Люди никогда не помнят, что стали жертвой взрыва. То ли сотрясение, то ли еще что-то вышибает из вас память. Но конечно же, я помнила бы, если бы убила кого-то. Или была бы убита.
Я сижу на ступеньках очень долго и жду, чтобы в двери вспыхнул фонарик Зои. Снаружи уже темно — время начала шоу «Son et Lumiegravere» возле пирамид.
И здесь тоже словно стало темнее. Мне приходится щуриться, чтобы разглядеть Анубиса, и желтые весы, и умершего, ожидающего суда. Папирус, который он держит, исписан колонками иероглифов, разделенными бордюрами, и я надеюсь, что это магические заклинания, чтобы его защитить, а не список всех совершенных им грехов.
Я не убивала другого… кажется. Я не совершала прелюбодеяния. Но есть и другие грехи.
Скоро станет совсем темно, а у меня нет фонарика. Я встаю.
— Зоя! — зову я, спускаюсь по ступенькам, прохожу между колоннами. На них вырезаны всякие животные — кобры, и павианы, и крокодилы.
— Уже темнеет, — кричу я, и мой голос отдается глухим эхом между колоннами. — Они начнут беспокоиться, что с нами случилось.
На последней паре колонн вырезана птица. Ее крылья из песчаника широко развернуты. Птица богов. Или самолет.
— Зоя? — говорю я и, нагнувшись, прохожу сквозь низкую дверь. — Вы здесь?
8. Особые события
В Погребальной Камере Зои нет. Она гораздо меньше Передней, и ни на грубых стенах, ни над дверью, ведущей в Зал Суда, нет росписи. Потолок немногим выше притолоки, и я должна сгибаться, чтобы не цепляться макушкой за потолок.
Здесь еще темнее, чем в Передней, но и в полутьме мне видно, что Зои здесь нет. Как и саркофага Тутанхамона с вырезанными на нем текстами из «Книги мертвых». В помещении нет ничего, кроме кучи чемоданов в углу у двери в Зал Суда.
Это наш багаж. Я узнаю свой потрепанный баул и дорожные сумки японских туристов. Перед кучей темно-синие сумки стюардесс, привязанные к своим тележкам, точно жертвы.
На моем бауле лежит книга, и я думаю: «Это путеводитель!» — хотя знаю, что Зоя никогда бы с ним не рассталась, и торопливо ее хватаю.
