Габриэль выглядел так, словно хотел улыбнуться или рассмеяться, но забыл, как это делается.
– Я что, правда должен был это сказать? – спросил он.
Эйприл взяла со стола пустую тарелку с ложкой.
– Не помешало бы, – но прежде чем девочка успела поставить посуду в раковину, она застыла. – Габриэль, с тобой точно всё нормально?
Она имела в виду не вывихнутое плечо и обезвоживание, и не опасную инфекцию, которая могла попасть в раны. Она спрашивала о том, что было гораздо, гораздо важнее жизни и смерти.
И Габриэль это понял – он отвернулся, чтобы не смотреть Эйприл в глаза.
– Нет, Эйприл. Не нормально.
– Всё будет хорошо, – выпалила девочка, потому что в похожих ситуациях люди говорили именно так. Особенно когда это была неправда.
Но когда Габриэль спросил:
– Думаешь? – это прозвучало так, словно он действительно хотел услышать ответ. – Моя сестра жива. Она была жива двадцать лет и ни разу со мной не связалась. Даже несмотря на то, что у неё была дочь, она не пришла ко мне и не попросила о помощи.
– Ага. Подумать только. Никогда таких людей не встречала, – съязвила Эйприл, но Габриэль даже не стал ругать её за сарказм. И тут девочка вспомнила кое о чём.
– Значит, ты не знал? Обо мне?
Габриэль выглядел так, словно Эйприл дала ему пощёчину.
– Ну конечно, я не знал.
Но он ответил слишком быстро. И слишком возмущённо. И Эйприл поняла…
– Да. Ты знал.
– Уже поздно, Эйприл. Иди в кровать.
– Как давно? Как давно ты узнал, что ты – мой… дядя? – голос Эйприл дрогнул. Она впервые произносила это слово по отношению к себе. Она впервые позволила себе осознать…
Габриэль был её дядей.
Но почему-то это не сделало Эйприл счастливой. Это её разозлило.
– Как давно ты…
– С тех пор, как я увидел твой ключ! – огрызнулся мужчина и тут же осознал, что совершил ужасную ошибку, потому что внутри Эйприл что-то надломилось, и девочка начала жалеть, что не оставила Габриэля в той яме.
– Ты мне врал.
– Я не врал, – Габриэль покачал головой.
– Ты знал, кто моя мать, и ты…
– Моя сестра умерла, Эйприл! Вся моя семья погибла, когда мне было десять лет. Конечно, я не подумал о том, что ты – дочь моей погибшей сестры!
– И что же тогда ты подумал?
Габриэль тяжело вздохнул и ссутулился, словно не ожидал, что ссориться с племянницей, о которой он раньше не знал, будет так тяжело.
– Я понимал, что что-то не сходится, – его серебряные глаза встретились с глазами Эйприл, и когда Габриэль заговорил снова, его слова звучали почти как мольба. – Я просто знал, что ты важна, Эйприл.
Эйприл почувствовала, как её сердце разбилось. Раньше она никому не была важна, и это признание не должно было её ранить, но ранило. Потому что девочку ценили не за её смех или улыбку, сообразительность или храбрость. Эйприл была важна только потому, что в два года кто-то повесил ключ ей на шею, а потом ушёл.
Габриэлю Винтерборну был важен ключ. А что насчёт самой Эйприл? Она оставалась просто занозой в заднице.
– Прости. Наверное, ты разочарован.
– Что ты имеешь в виду? – спросил мужчина.
– Габриэль?
Эйприл почти не услышала голос, но зато увидела, как дверь кухни приоткрылась и внутрь заглянула Сэйди – словно подруга стояла неподалёку, ожидая, когда крики прекратятся, а сейчас решила, что всё успокоилось.
Но Сэйди ошиблась.
– Не сейчас, – огрызнулся Габриэль.
Сэйди поморщилась, но не ушла.
– Я понимаю. Но тут такое дело…
– Я же сказал, не сейчас! – взревел Габриэль. И тут дверь кухни распахнулась настежь, и внутрь зашла женщина.
С планшетом наготове.
С карандашиком в руке.
Мисс Питтс едва заметно, но очень самодовольно улыбнулась, говоря:
– Мистер Винтерборн… Нам с вами давно пора было поговорить.
25
Поражение
Габриэль не повёл гостью в библиотеку. Конечно, не повёл. Потому что в библиотеке дети наверняка начали бы за ними шпионить, а Габриэль, похоже, этого не хотел. У Эйприл возникло чувство, что её наказали.
Девочка села на мягкую ковровую дорожку, которая покрывала лестницу, и уставилась на фойе. Отсюда она могла бы отчётливо слышать, как женщина кричит на Габриэля. Но криков Эйприл не дождалась. И это было страшно.
– У него большие проблемы, – сказала Сэйди, которая сидела рядом. Возле неё стоял любимый ящик с инструментами, и девочка сосредоточенно работала над тем, что, без сомнения, должно было стать новым поколением «Сэйдисоников». Кто-то ел, чтобы успокоиться. Кто-то бегал. А Сэйди снимала стресс изобретениями. Эйприл не осмеливалась её отвлекать.
– Всё не так уж плохо, – сказала Вайолет. – По крайней мере, Габриэль здесь. А ещё тепло и есть еда, и никто не ранен…
– Возможно, Габриэль всё-таки ранен, – напомнил Колин.
– Ну, никто из нас. Когда дети целы – это же хорошо, да? – спросила Вайолет, а Тим посмотрел на Эйприл поверх её головы.
– Правда? – сказали они одновременно.
– Конечно! – воскликнула Сэйди. – Она не знает того, чего не знает. Она знает только то, что знает не всё, а это значит, что она, возможно, не знает ничегошеньки, – девочка торжественно раскинула руки, но её голос звучал так, словно Сэйди пыталась убедить саму себя.
– Возможно, всё не так плохо, но и не так уж и хорошо, Сэй, – Колин обхватил руками подтянутые к груди колени. – Наша Дама с Карандашиком чувствует, что здесь что-то не так. И она слышала, как Габриэль кричал. Может, она и не поняла, почему он кричит, но это всё равно было не лучшее первое впечатление. Или второе. Или… третье.
– Габриэль дома, – напомнила Вайолет. – Это самое главное.
Эйприл понимала, что она права, но всё равно не могла избавиться от ощущения, что происходит что-то очень, очень неправильное.
Дождь сменился мокрым снегом, который барабанил по окнам, словно нечто снаружи пыталось прорваться в дом, и Эйприл вдруг захотелось наглухо забаррикадировать двери.
– Дети? – голос Габриэля эхом разнёсся по старому особняку.
– Мы здесь, – отозвался Колин. Габриэль вышел в фойе и посмотрел на детей, расположившихся на лестнице. Его взгляд задержался на Эйприл. В этом взгляде было что-то, отчего девочке захотелось убежать. И спрятаться.
– Могу я попросить вас пройти ко мне в кабинет?
Это звучало совершенно не по-Габриэлевски. Мужчина был необычно тих и спокоен, и это, похоже, заметила не только Эйприл, потому что Колин прошептал:
