«Знаешь, мне кажется, что можно поступить умнее, — продолжал
голос. — Разумнее было бы признать ничью. Понимаю, звучит неприятно, но ради
твоего же блага хочу высказать свои соображения, Норми. Если бы штурвал сейчас
находился в моих руках, я сию секунду повернул бы его в противоположную сторону
и вернулся туда, откуда пришел. Потому что здесь все неправильно. Тут все
перепутано так, что сам черт ногу сломит. Не знаю, что это за место на самом
деле, но чувствую— чистейшей воды ловушка, И если ты сделаешь опрометчивый шаг
и дверь западни захлопнется, у тебя возникнет гораздо больше поводов для
беспокойства, чем разболтавшаяся челюсть или маска, которая не желает
отдираться от лица. Почему бы тебе не плюнуть на все и не отправиться восвояси?
Проверить — вдруг удается вернуться назад в ее комнату? Может, лучше так и
сделать и дождаться ее там?»
«Ты забываешь про них, папочка, — возразил голосу Норман.
Его до глубины души потрясла настойчивость отцовского монолога, однако он не
хотел признаться себе в этом. — Спустя какое-то время туда заявятся копы: и мне
не сдобровать. Они изрешетят меня прежде, чем успею уловить запах ее духов. А
еще она послала меня… Я не уйду, потому что она превратилась в проститутку. Это
видно даже по ее манере речи.»
«Да наплюй ты на ее манеру речи идиот! — взорвался отцовский
голос. — Если она испортилась, брось ее, и пусть догнивает на земле вкупе со
своими подружками! Может, еще не поздно отойти от вулкана на достаточное
расстояние, чтобы выброс распаленной лавы не угодил тебе в лицо».
Сам того не желая, он задумался над отцовскими доводами, а
затем поднял взгляд и прочел надпись, высеченную на камне над входом в храм.
«ЖЕНЩИНА КРАДУЩАЯ КРЕДИТНУЮ КАРТОЧКУ МУЖА, НЕ ИМЕЕТ ПРАВА НА
ЖИЗНЬ».
Сомнения рассеялись. Он не станет больше слушать скулеж
папочки, только и умеющего, что щупать детские гениталии. Норман вошел в зев
дверного проема и углубился в темноту храма. Темно… но не настолько, чтобы
ничего не видеть. Через узкие окна внутрь прорывались мощные, словно состоящие
из серебристых блестящих пылинок, лунные лучи: освещая развалюху, пугающе
похожую на церковь в Обрейвилле, которую боготворили Роуз и ее родственники. Ой
зашагал по сугробам шуршащих мертвых листьев, а когда стая летучих мышей с
писком закружила над головой, едва не цепляя Нормана крыльями, хлопнул в ладоши
и отмахнулся от них?
— Пошли вон, сучьи выродки.
Пройдя через дверь справа от алтаря и оказавшись на
маленьком крыльце с противоположной стороны храма, Норман увидел повисший на
колючем кусте обрывок материи. Наклонился, снял лоскут и поднес к глазам.
Слабый лунный свет мешал
рассмотреть его, но показалось, что ткань красного или
розового цвета. Разве на ней было что-то красное? Помнится, она была в джинсах,
впрочем, он не поручился бы. Все смешалось и перепуталось. Даже если и джинсы —
сняла же она куртку, которую одолжил ей дружок-сосунок, и бельишко, возможно…
За спиной у него раздался шорох, напоминающий трепетание
сигнального флажка на ветру. Норман повернулся, и коричневая летучая мышь
вцепилась в его лицо, припав отвратительным ртом и хлопая крыльями по щекам.
При первом же звуке рука невольно опустилась к рукоятке
пистолета. Теперь же он медленно разжал пальцы, схватил зверька и скомкал его,
смял, чувствуя, как хрустнули крылья. Занес руку над головой и встряхнул
летучую мышь с такой силой, что ее тельце лопнуло, и вывалившиеся внутренности
упали на носки его ботинок.
— Нечего было лезть ко мне, паскуда, — заявил он летучей
мыши, зашвыривая останки в темноту храма.
— С летучими мышами ты расправляешься запросто, Норман.
Господи Боже, до чего же близко — как будто из-за плеча! Он
повернулся так круто, что потерял равновесие и едва не свалился с каменного
крыльца.
Начинавшаяся у храма тропинка шла под уклон, спускаясь к
ручью, и на половине пути среди деревьев, мертвее которых не нашлось бы ничего
во всем мире, стояла его маленькая прекрасная бродячая Роза — вот так вот
просто стояла себе в лунном свете и смотрела на него. Три лихорадочные мысли
одна за другой пронеслись в его голове. Во-первых, прежние джинсы, если таковые
на ней имелись, сменило иное одеяние-подобие мини-платья, самое подходящее
место которому на бале-маскараде в приюте для идиотов. Во-вторых, она изменила
прическу: стала блондинкой, и волосы не обрамляли ее лица, как раньше.
В-третьих, она красива.
— С летучими мышами и женщинами воюешь, — произнесла она
ледяным тоном. — Кажется, на большее ты не годишься, верно? Мне даже почти жаль
тебя, Норман. Ты всего-навсего карикатура на мужчину. Ты ведь не мужчина на
самом деле. И эта глупая маска, которую ты натянул, не сделает тебя им.
— Я УБЬЮ ТЕБЯ, СУКА! — прорычал Норман, спрыгивая со
ступенек, и припустился вниз по тропинке к тому месту, где она стояла; рогатая
тень послушно последовала за ним, бесшумно скользя по мертвой траве.
3
Секунду-другую она не двигалась, прикованная к земле, с
одеревеневшими мышцами во всем теле, а он мчался к ней, приближался, издавая
под отвратительной маской торжествующий вопль. Справиться с оцепенением помог
ей лишь образ теннисной ракетки, которой он ее изнасиловал, вызванный в
сознании, как Рози заподозрила, верной подругой, миссис
Практичность-Благоразумие, — теннисной ракетки с окровавленной ручкой.
Тогда она резко повернулась — на мгновение подол дзата
взметнулся, как юбка танцующей цыганки, — и побежала к ручью.
«Камни, Рози… если ты упадешь в эту воду…»
Но она не упадет. Она ведь на самом деле Рози, Рози
Настоящая, и ей под силу очень многое. Нет, не сорвется, не соскользнет с
камней, если не позволит себе думать о последствиях такого падения. Волна
резкого одуряющего запаха ударила ей в лицо, вызвав слезы на глазах… и рот
снова наполнился слюной от невыносимой жажды. Рози подняла левую руку, зажала
ноздри фалангами согнутых указательного и среднего пальцев и прыгнула сразу на
второй камешек, с него на четвертый — и выскочила на противоположный берег. Легко.
Легче, чем думалось. Так она считала до тех пор, пока не поскользнулась на
траве. Рози упала, растянувшись во весь рост, и тело ее медленно поползло назад
к черной воде.
4
Норман увидел ее падение и разразился смехом. Кажется, она
сейчас промокнет.
«Не волнуйся, Роуз, — подумал он. — Я не дам тебе утонуть. Я
тебя выужу из воды, а потом задам жару, чтобы подсохла. О да, можешь не
сомневаться».
Однако она справилась и вскочила на ноги, бросив короткий
панический взгляд через плечо в его сторону… но, похоже, глядела не на него —
посмотрела на ручей. Когда Рози поднималась, перед его взором мелькнули
обнаженные ягодицы — голые, как в тот миг, когда она появилась на свет, — и
произошло нечто, повергшее его в полное изумление: он почувствовал эрекцию.
