Он перетащил стул из кухни и теперь сидел на нем верхом,
опираясь подбородком на руку, которую положил на спинку. Рози и Билл уместились
на диванчике, воображавшем себя настоящей софой. С момента первого звонка Рози
прошло чуть больше часа. Стонущего соседа с верхнего этажа отправили на машине
скорой помощи в истсайдскую больницу с раной, которую один из прибывших
санитаров описал следующим образом: «Неглубокая царапина со значительными
претензиями».
Так что суматоха к этому времени поулеглась. И это Хейлу
нравилось. Только одно могло улучшить его настроение еще больше— узнать, где в
данный момент находится Норман Дэниеле, из-за которого все заварилось.
— Один из присутствующих здесь инструментов плохо настроен,
— изрек Хейл. — и портит звучание целого оркестра.
Рози и Билл переглянулись. Хейл заметил откровенное
непонимание в глазах Билла: что касается Рози, ее взгляд вызывал некоторые
сомнения. Что-то в нем мелькало, но что именно, он никак не мог определить.
Что-то, о чем она предпочитает умалчивать.
Он медленно перелистал блокнот, просматривая сделанные
записи— не спеша, желая заставить их волноваться. Но ни он, ни она не проявляли
ни малейших признаков нервозности. Хейла удивила способность Рози сохранять
такое спокойствие — если, конечно, его убежденность в том, что она что-то
скрывает, верна, — но он, видимо, с самого начала забыл одну важную деталь или
не придал ей значения. Несмотря на то, что Рози ни разу не присутствовала на
настоящем допросе подозреваемого, ей довелось выслушать тысячу отчетов и стать
свидетелем множества оживленных обсуждений, когда молча подносила гостям мужа
напитки или меняла наполненные пепельницы. Так что его методы для нее не новы.
— Ну хорошо, — проговорил Хейл, убедившись, что никто из них
не намеревается дать ему хотя бы маленькую зацепку. — Итак, в наших
рассуждениях мы достигли следующей точки. Норман появляется здесь. Норману
каким-то образом удается убить Элвина Демерса и Ли Бабкока. Труп Бабкока он
устраивает на пассажирском сиденье, Демерс оказывается в багажнике, Норман
разбивает лампочку в вестибюле, затем спускается в подвал и выводит из строя
предохранители, судя по всему, наугад, хотя все они четко помечены на схеме на
внутренней стороне дверцы распределительной коробки. Почему? Мы можем только
догадываться. Мотивы поступков сумасшедшего нам неизвестны. Затем он
возвращается к полицейской машине и исполняет роль одного из патрульных. Когда
вы приходите домой, он бросается за вами вдогонку — пытается выпустить кишки из
мистера Штайнера, мчится за вами вверх по лестнице, открывает пальбу по мистеру
Брискоу, пожелавшему принять участие в потехе, потом взламывает дверь. Пока все
правильно, так?
— Да, наверное, — пожала плечами Рози. — Все происходило так
быстро… но, думаю, вы верно излагаете события.
— Затем следует часть, которая не вмещается у меня в голове.
Вы вдвоем прячетесь в шкафу…
— Да.
— …Норман врывается в комнату, как Фредди Джейсон или как
там зовут этого героя фильма ужасов…
— Ну, не совсем как…
— … мечется по комнате, как разъяренный бык, задерживается в
ванной достаточно долго, чтобы проделать пару дырок в душевой занавеске… а
потом убегает. Вы хотите сказать, что все произошло именно так.
— Именно так, — подтвердила она. — Разумеется, мы не видели,
как он метался по комнате, потому что находились в шкафу, зато слышали все.
— Бешеный больной полицейский проходит через все круги ада,
чтобы разыскать вас; на него мочатся, ему сворачивают нос, он убивает двух
полицейских, и что потом? Он продырявливает душевую занавеску и убегает? Вы это
хотите мне сказать?
— Да. — Она видела, что нет смысла что-то добавлять.
Лейтенант не подозревал ее в чем-то незаконном — с самого
начала относился к ней гораздо милосерднее, чем если бы она являлась
подозреваемой, — но если Рози попытается усилить простое утверждение
дополнительными доводами, тявканье терьера может затянуться на всю ночь, а у
нее и без того разболелась голова.
Хейл перевел взгляд на Билла.
— Вы тоже утверждаете, что все произошло именно так?
Билл отрицательно покачал головой.
— Я ничего не утверждаю, — возразил он. — Последнее, что я
отчетливо помню, — это когда остановил мотоцикл у полицейской машины. Сильный
туман. Дальнейшее — сплошной туман.
Хейл в бессилии раздраженно стукнул кулаком по спинке стула.
Рози взяла руку Билла, положила себе на колено, накрыла своей ладонью и
улыбнулась ему милой улыбкой.
— Все в порядке, — успокоила она Билла. — Уверена, в свое
время ты все вспомнишь, вот увидишь.
6
Билл обещал остаться ночевать у нее. Он сдержал свое
обещание — и уснул как только голова его прикоснулась к подушке, для этого
случая позаимствованной на маленьком диванчике. Рози ничуть не удивилась. Она
лежала рядом с ним на узкой кровати, глядя на ватный в свете уличного фонаря
туман за окном, ожидая, когда потяжелеют веки. Но сон не приходил. Сообразив,
что уснуть быстро ей не удастся, она встала, подошла к шкафу, включила свет и
села перед картиной, скрестив под собой ноги.
Неподвижный лунный свет лишал изображенные на картине
предметы четких очертаний. Храм виделся бледной призрачной полутенью. Над ним
кружили едва различимые хищные птицы. «Попируют ли они плотью Нормана сегодня,
когда встанет солнце?» — подумала она. Скорее всего, нет. Мареновая Роза
отправила Нормана туда, куда птицы не заглядывают.
Она смотрела на картину еще какое-то время, затем провела по
ней рукой, ощущая кончиками пальцев шероховатость затвердевшей краски на
полотне. Прикосновение успокоило ее. Она выключила свет и улеглась на кровать.
В этот раз сон пришел очень быстро.
7
В первый день жизни без Нормана она проснулась — и разбудила
Билла — очень рано. Она проснулась от собственного крика.
— Я плачу! Я плачу! О Боже, ее глаза! Ее черные глаза!
— Рози! — воскликнул он, тряся ее за плечо. — Рози!
Она посмотрела на него, сначала не узнавая, чувствуя, что
лицо ее влажно от пота, пропитавшего и ночную рубашку, ощущая прилипшую ко всем
впадинам и выпуклостям тела хлопковую ткань.
— Билл? Он кивнул.
— Да, это я. Я с тобой. С тобой все в порядке. Мы в полном
порядке.
Невольно содрогнувшись, она прижалась к нему всем телом,
наслаждаясь исходившим от него спокойствием, которое очень скоро превратилось в
нечто совсем другое. Она лежала под ним, сжимая правой рукой запястье левой,
прижимая его к себе, и когда он проник в нее (прежде, с Норманом, она никогда
не знала ни такой нежности, ни такой уверенности), взгляд ее обратился к
джинсам, валявшимся на полу рядом с кроватью. В кармашке для часов пряталась
крохотная керамическая бутылочка, где оставалось, насколько она могла судить,
по крайней мере три капли горьковатой черной воды — а то и больше.
