Даже нормановской кредитной карточкой она воспользовалась
только один раз.
Она посмотрела на картину и вздохнула. Нет смысла беречь ее;
очень скоро она съедет с комнаты, которую подыскала для нее Анна, и у нее не
было желания забирать с собой больше напоминаний о прошлом, чем необходимо.
Хватит и того, что застряло в ее сознании, как осколки гранаты, но…
«Помни о древе, Рози», — произнес голос, похожий в этот раз
на голос Анны.
Анна, которая пришла к ней на помощь в тот момент, когда
Рози нуждалась в помощи больше всего, когда ей не к кому было обратиться, Анна,
гибель которой не
опечалила ее, как бы Рози того ни хотела… хотя, узнав о
смерти Пэм, милой Пэм, чьи привлекательные голубые глаза всегда ощупывали толпу
в поисках «кого-нибудь интересного», она пролила целые реки слез. Но теперь она
ощутила щемящую боль жалости, от которой задрожали губы и сморщился нос.
— Прости, Анна. — прошептала она.
«Не надо. — Снова тот же голос, сухой и чуточку
высокомерный. — Не ты создала меня, не ты создала Нормана, и не следует
взваливать на свои плечи ответственность за кого-то из нас. Ты Рози Макклендон,
а не Тифоидная Мэри, и лучшее, что можешь сделать, — это не забывать о том, кто
ты, даже когда бушующие вокруг штормы жизненных мелодрам будут затапливать
тебя. Однако ты должна помнить…»
— Ничего я не должна, — заявила Рози безапелляционным тоном
и свернула картину вдвое, захлопнув края, словно книгу. Планки старой рамки, на
которую было натянуто полотно, с треском сломались. Само полотно не столько
порвалось, сколько взорвалось, рассыпавшись на пучок узких полосок, похожих на
одежку оборванца. Тусклые краски потеряли всякую осмысленность, — Нет, ничего и
никому я не должна. Ничего, если я не чувствую себя в долгу, а я не чувствую…
«Те, кто забывает о прошлом…»
— Плевать на прошлое! — воскликнула Рози.
«Я плачу», — ответил голос. Он шептал; он внушал. Он
предупреждал.
— Я тебя не слышу, — разозлилась Рози. Она открыла дверцу
мусоросжигателя, и на нее пахнуло жаром и сажей. — Не слышу, и все тут. И не
хочу слышать. И не буду.
Она сунула изорванную картину в жерло мусоросжигателя,
словно отправляя письмо в ад, а потом привстала на цыпочки и проводила взглядом
картину, падающую вниз к языкам хищного пламени.
Эпилог
Женщина-лиса
1
В октябре Билл снова везет ее в зону отдыха Шорленд. В этот
раз они едут на машине Билла; красивый солнечный осенний день, но слишком
холодный для поездки на мотоцикле. Они раскладывают еду на столике, вокруг
которого полыхают осенними яркими красками деревья, и первым делом он задает
тот вопрос, которого она ждет уже в течение некоторого времени.
— Да, — отвечает она. — Как только получу свидетельство о
разводе.
Он обнимает ее, целует, а когда она крепче прижимается к
нему и закрывает глаза, глубоко в голове звучит голос Мареновой Розы; «Теперь
все счета оплачены… и если ты не забудешь о древе, все будет в порядке». Но
каком древе? Древе Жизни? Древе Смерти? Древе Познания? Древе Добра и Зла?
Рози вздрагивает и еще плотнее прижимается к своему будущему
мужу, а он кладет ладонь на ее левую грудь и восторженно слушает, как стучит
под ней ее сердце.
Какое древо?
2
Гражданская церемония бракосочетания проходит примерно
посередине между Днем Благодарения и Рождеством, через десять дней после того,
как вступает в силу свидетельство о разводе между Рози и ее исчезнувшим мужем
Норманом Дэниелсом. В первую ночь в качестве Рози Штайнер она пробуждается от
криков мужа.
— Я не могу смотреть на нее! — кричит он во сне. — Ей все
равно, кого она убивает! Ей наплевать, кого она убивает! Пожалуйста, сделайте
так, чтобы он перестал КРИЧАТЬ! — Потом его голос становится тише. — Что у вас
во рту? Что это за нити?
Они в нью-йоркском отеле, где остановились по пути в
Сент-Томас, намереваясь провести там две недели медового месяца, и хотя
маленький голубой сверток остался дома, на дне сумочки, которую она когда-то
привезла из Египта, крохотную керамическую бутылочку Рози захватила с собой.
Какой-то инстинкт — возможно, женская интуиция, думает она, хотя подойдет и
любое другое название — заставляет ее взять бутылочку. Она уже дважды
пользовалась ее содержимым после подобных ночных кошмаров, и следующим утром,
пока Билл бреется, переворачивает бутылочку и вытряхивает в чашку кофе
последнюю каплю.
«Должно хватить, — думает она, выбрасывая бутылочку в унитаз
и сливая воду. — И даже если не хватит, все равно ничего не поделаешь».
Медовый месяц просто великолепен — много солнца, много
хорошего секса и никаких плохих снов ни у него, ни у нее.
3
В январе, когда ветер приносит с равнин и озера вьюги, и
снег засыпает город, домашний набор средств для раннего определения
беременности подтверждает то, что Рози Штайнер уже знает. У нее будет ребенок.
Более того, она знает даже то, о чем не может сообщить диагностический набор:
это будет девочка. Кэролайн.
«Все счета оплачены», — говорит она голосом, ей не
принадлежащим, стоя у окна новой квартиры и глядя на сугробы. Вьюга напоминает
ей туман, окутавший Брайант-парк той ночью, когда они вернулись домой и
встретились с поджидавшим их Норманом.
«Да, да, да, — думает она раздраженно, уставшая от
воспоминаний и мыслей; они возвращаются, как засевшая в голове назойливая
мелодия, — Равновесие сохранится, если только я не забуду о древе, верно?»
«Нет, — отвечает безумная женщина с такой смертельной
отчетливостью, что Рози резко отворачивается от окна, уверенная, что Мареновая
Роза стоит за ее спиной; сердце совершает немыслимый скачок из груди чуть ли не
до самой макушки. Но хотя голос продолжает звучать с прежней ясностью, комната
пуста. — Нет… если только ты сумеешь обуздать свой гнев. Пока ты держишь себя в
руках, все в порядке. Но…»
— Убирайся вон, — приказывает она пустой комнате, и ее
хриплый голос дрожит. — Убирайся ко всем чертям, сука, И оставь меня в покое.
Убирайся прочь из моей жизни.
4
Новорожденная девочка весит восемь фунтов девять унций. И
хотя втайне Рози зовет и будет звать ее Кэролайн, в свидетельство о рождении
вносится имя Памела Гертруда. Сначала Рози возражает, утверждая, что, учитывая
их фамилию, имя превращается в литературный каламбур. Она предлагает — не
особенно, впрочем, настаивая — назвать дочь Памела Анна.
— Только не это, — стонет Билл. — Похоже на название
фруктового десерта в захудалом калифорнийском ресторане.
