— Почему же?
— Уголь очень легко стирается. Если надпись не защитить — а
на вашей картине она не защищена, — она превращается в грязное пятно буквально
за считанные дни. «Мареновая Роза». Думаю, это было написано совсем недавно. Но
почему? Сама картина выглядит почтенно, ей, должно быть, лет сорок, и я не
удивлюсь, если на самом деле она написана восемьдесят или сто лет назад. И в ней
есть еще одна странная деталь.
— Какая?
— Отсутствует подпись художника, — сказала Анна.
IV. Сияющий луч
1
Норман покинул родной город в воскресенье, за день до того,
как Рози должна была приступить к новой работе… работе, с которой она вряд ли
справится. Во всяком случае, ей так казалось. Он уехал автобусом компании
«Континентал экспресс», отправлявшимся в одиннадцать ноль пять. Им двигали не
мотивы экономии; он поставил перед собой задачу — жизненно важную задачу —
проникнуть в мысли, в сознание, в голову Роуз. Норман до сих пор не желал
признаться самому себе, насколько сильно потряс его абсолютно неожиданный уход
жены. Он старательно убеждал себя в том, что его в первую очередь вывело из
себя похищение кредитной карточки — только похищение карточки, и ничего более,
— однако в душе понимал, что это не так. Хуже всего то, что у него не возникло
ни малейших подозрений. Ни малейшего предчувствия. Даже интуиция не сработала.
В их семейной жизни был продолжительный период, когда он мог
похвастаться тем, что знает каждую ее мысль при пробуждении, может с почти
стопроцентной уверенностью сказать, что ей снилось ночью. Тот факт, что все
разом изменилось, сводил его с ума. Самые сильные страхи — не выраженные
словесно, однако не совсем укрывшиеся от глубинного самоанализа — он испытывал,
когда думал, что она, возможно, замышляла и планировала побег в течение недель,
месяцев, а то и года. Знай он правду о том, как и почему она сбежала (говоря
иначе, знай он о единственной капельке крови, которую она обнаружила на
пододеяльнике), он, пожалуй, чувствовал бы себя спокойнее. А может, и наоборот,
нервничал бы сильнее, чем когда-либо.
Как бы там ни было, он понял, что его первоначальное
намерение— снять, выражаясь образно, шляпу мужа и надеть фуражку полицейского—
ошибочно. После разговора с Оливером Роббинсом он решил, что должен снять оба
этих головных убора и надеть что-то из ее гардероба. Он обязан думать точно так
же, как и она, и поездка автобусом, в котором покинула город Роуз, призвана
положить начало этому преображению.
Он поднялся по ступенькам в автобус, держа в руке сумку с
вещами первой необходимости и сменой одежды, и остановился у сиденья водителя,
глядя на проход между креслами.
— Решил передохнуть, приятель? — раздался голос следующего
за ним мужчины.
— Решил узнать, каково чувствовать себя со сломанным носом?
— мгновенно отозвался Норман. Стоявший за ним пассажир счел за благо
промолчать.
Норман задержался еще на несколько секунд, решая, на какое
кресло он
(она)
сядет, затем двинулся по проходу, пробираясь к выбранному
месту. Она ни в коем случае не пойдет в самый конец автобуса; его брезгливая
женушка ни за что не согласится сесть рядом с кабинкой туалета, разве что по
необходимости, если все остальные места заняты, однако хороший друг Нормана
Оливер Роббинс (который и выписал ему билет — как и ей) заверил его, что рейс в
одиннадцать ноль пять практически никогда не бывает переполнен. Она не сядет
над колесами (очень сильно подбрасывает) или близко к кабине водителя (слишком
подозрительно). Нет-нет, ее устроит только место в центральной части автобуса,
и с левой стороны, потому что она левша, ведь люди, которые уверены, что
выбирают направление наугад, в большинстве случаев попросту поворачивают в
сторону своей сильной руки.
За годы работы в полиции Норман пришел к выводу, что
телепатия вполне осуществима, но для этого нужно здорово попотеть… почти
немыслимая задача, если вы надели не тот головной убор. Вам непременно нужно
обнаружить правильный путь в сознание нужного вам человека, последовать за
стремящимся схорониться в своей норе зверьком, вы должны прислушиваться не к
звукам, а к волнам мозга: если быть точным, нужно не понять мысли, а проникнуть
в образ мышления. А когда вы добились цели, тогда перед вами предстает
многообразие выбора; вы можете срезать угол — пока ваша жертва проделывает
долгий окружной путь, вы доберетесь до нужной точки короткой дорогой и однажды
ночью, когда он или она меньше всего ожидает, появиться, выйти из-за двери… или
затаиться под кроватью с ножом наготове, дожидаясь момента, чтобы вонзить его в
тело через матрас при первом же скрипе пружин под тяжестью ничего не
подозревающего ягненка (вернее, овечки).
— Когда ты меньше всего ожидаешь, — пробормотал Норман,
усаживаясь в кресло, в котором, как он полагал, ехала его жена. Произнесенная
фраза доставила ему удовольствие, и он повторил ее снова, когда автобус задом
выезжал из прямоугольника посадочной платформы, чтобы отправиться на запад. —
Когда ты меньше всего ожидаешь.
Поездка продолжалась долго, однако нисколько не утомила его
и даже показалась приятной. Дважды он выходил на остановках для отдыха, чтобы
сходить в туалет — не потому, что ему хотелось в туалет, а потому что, как
предполагал, так должна была поступить она, ибо она не захочет пользоваться
туалетом в автобусе. Да, Роуз брезглива, на у нее слабые почки. По-видимому,
маленький генетический подарок от покойной маменьки. Норману всегда казалось,
что старая стерва не может пройти мимо куста сирени, чтобы не остановиться и не
помочиться под ним.
На второй остановке он увидел группку мужчин, собравшихся
вокруг урны для окурков у стены вокзала. Секунду-другую он с вожделением и
завистью смотрел на них, затем отвернулся и, пройдя мимо, вошел в здание
вокзала. Организм изнывал без привычной порции никотина, но Роуз не испытывала
подобных чувств; она не курит. Вместо этого он помял в руках нескольких мягких
пушистых зверюшек, потому что Роуз питает непонятную страсть к дерьму такого
рода, а потом купил в киоске у двери криминальный роман в мягкой обложке,
потому что она время от времени читает дерьмо подобного рода. Он миллион раз
повторял ей, что настоящая полицейская работа даже отдаленно не напоминает то
дерьмо, которое пишут в этих книжках, и она всегда соглашалась с ним — если он
так говорит, значит, так оно и есть — и тем не менее продолжала читать. Он
совсем не удивился бы, узнав, что Роуз подходила к тому же самому киоску, что
даже взяла книжку… а потом неохотно положила назад на полку, не желая тратить
пять долларов ради трехчасового развлечения, когда впереди ждет неизвестность,
а денег в кармане совсем мало.
Он съел салат, заставляя себя читать при этом купленный
криминальный роман, затем вернулся на свое место в автобусе. Несколько минут
спустя они снова тронулись в путь. Норман положил книгу на колени и выглянул в
окно, за которым по мере того, как Восток уступал место Среднему Западу, все
шире и шире разворачивались просторы полей. Он перевел стрелки часов назад,
когда водитель объявил о пересечении границы часовых поясов, но не потому, что
его волновали эти условности (в течение следующих тридцати дней он будет жить
по собственному расписанию), а потому, что так сделала бы Роуз. Он раскрыл
роман, прочел о том, как викарий обнаружил в саду тело, и отложил книжку; ему стало
скучно. Впрочем, скука была только на поверхности. В глубине же он совсем не
ощущал ее. В глубине его сознания затаилось странное ощущение девочки из старой
сказки про трех медведей. Он посидел на стульчике маленького медвежонка, он
держал на коленях книжку медвежонка, скоро он найдет домик, в котором прячется
сам медвежонок. Скоро, если ничего не помешает, он спрячется под кроваткой
маленького медвежонка.
