Он поднялся по ступенькам к двери, еще раз огляделся и нажал
на кнопку звонка. Подождал, потом нажал снова. Его слуха, настроенного на то,
чтобы улавливать даже малейший шорох, достиг звук приближающихся шагов, не
туп-туп-туп, а шуф-шуф-шуф. Тампер в чулочках, как мило.
— Иду, иду, — крикнул Тампер из-за двери. Дверь открылась.
Тампер посмотрел на него плавающими за линзами очков в роговой оправе глазами.
— Чем могу вам помочь? — спросил он. Незастегнутая, не
заправленная в брюки рубашка была наброшена на плечи поверх майки— точно такой
же, какие носил Норман, и вдруг его охватила неудержимая ярость, неожиданно это
стало последней соломинкой, той, от которой сломался спинной хребет старого
дромадера, и Норман словно лишился разума. Вшивый еврейчик не имеет никакого
права надевать такую майку! Майку белого человека.
— Сможешь, не переживай, — произнес Норман, и что-то в его
внешности или голосе, — а скорее всего, и в том, и в другом — должно быть,
встревожило Слоуика, потому что его карие глаза округлились, он попятился от
незнакомца, а его рука потянулась к двери, по-видимому чтобы захлопнуть ее
перед носом Нормана. Если так, то было поздно. Норман оказался проворнее, он схватил
Слоуика за ворот рубашки и втолкнул в глубь дома. Поднял ногу и лягнул дверь,
которая захлопнулась с громким стуком.
— Поможешь, обязательно поможешь, — повторил он. — Думаю,
поможешь, иначе тебе же придется хуже. Я собираюсь задать несколько вопросов,
Тампер, хороших вопросов, и посоветовал бы тебе помолиться своему носатому
еврейскому богу, чтобы тот подсказал хорошие ответы.
— Убирайтесь из моего дома! — воскликнул Слоуик. — Иначе я
вызову полицию!
Норман Дэниеле невольно усмехнулся угрозе, затем развернул
Слоуика и заломил ему руку так, что сжатый кулачок еврейчика коснулся лопатки.
Слоуик закричал. Норман сунул руку ему между ног и зажал яички.
— Затихни, приятель, — велел он. — Замолчи, иначе я раздавлю
их, как виноград. Ты услышишь, как они лопнут, обещаю.
Тампер умолк. Он хватал ртом воздух, временами из его горла
вырывался сдавленный писк, но с этим Норман мог мириться. Он втолкнул Тампера в
гостиную, свободной рукой поднял с кресла пульт дистанционного управления и
включил телевизор на полную громкость.
Не выпуская тонкой руки еврейчика, он увел его на кухню и
там толкнул к холодильнику.
— Прислонись к дверце, — приказал он. — Прижмись задницей к
холодильнику, и, если сдвинешься хоть на дюйм, я оторву тебе губы. Понял?
— Д-д-д-да, — сказал Тампер. — Кто-кто-кто-кто вы? — Он все
еще походил на дружка Бэмби Тампера, но разговаривал теперь, как припадочная
сова Вудси.
— Ирвинг Левин из телекомпании Эн-Би-Си, — ответил Норман. —
Так я провожу свободное время.
Он принялся выдвигать все подряд ящики и раскрывать дверцы,
не сводя при этом глаз с Тампера. Он не думал, что старик Тампер предпримет
попытку к бегству, но как знать. После того, как страх превышает некую отметку,
от людей можно ждать чего угодно. Они становятся непредсказуемыми, как торнадо.
— Что… я не знаю, что…
— А тебе и не нужно знать, — перебил его Норман. — В том-то
вся прелесть, Тамп. Тебе не нужно знать ничего, кроме ответов на несколько
крайне примитивных вопросов. Все остальное поручи мне. Я профессионал. Можешь
считать меня представителем организации «Хорошие руки».
Он обнаружил то, что искал, в пятом, последнем ящике: пару
рукавиц с вышитыми на них цветочками. Какая прелесть. То, что маленький хорошо
одетый кагтавый евгейчик надевает, когда снимает с гогячей плиты гогячие
кастгюльки. Норман натянул рукавицы, быстро прошелся вдоль ящиков, стирая с
ручек отпечатки пальцев, которые могли там остаться. Затем увел Тампера назад в
гостиную, где поднял с кресла пульт дистанционного управления и вытер его о
рубашку.
— Мы немножко побеседуем тет-а-тет, Тампер, — произнес он,
протирая пульт. Его горло вздулось; вырывавшийся из него голос казался почти
нечеловеческим даже его обладателю. Норман нисколько не удивился, почувствовав,
что у него возникает эрекция. Он швырнул пульт дистанционного управления на
кресло и повернулся к поникшему Слоуику, из-под очков которого струились слезы.
К Слоуику, одетому в майку белого человека. — Я хочу поговорить с тобой
начистоту. Ты мне веришь? Мой тебе совет — будь со мной откровенен. Не вздумай
юлить, мать твою.
— Пожалуйста, — простонал Слоуик, протягивая к Норману
дрожащие руки. — Пожалуйста, не трогайте меня. Вы ошиблись, я ничего не знаю—
то, что вам надо, вы от меня не узнаете. Я ничем вам не помогу.
Но в конечном итоге Слоуик помог, и очень здорово. К тому
времени они спустились в подвал, потому что Норман начал кусаться, и даже
телевизору, выставленному на полную мощь динамиков, не удавалось целиком
заглушить крики еврейчика. Но, как бы там ни было, несмотря на крики, он
все-таки здорово помог ему.
Когда веселье завершилось, Норман нашел под кухонной мойкой
несколько мешков для мусора. В один он уложил рукавицы-прихватки и свою
рубашку, в которой теперь нельзя было показываться на людях. Он заберет мешок с
собой и избавится от него позже.
Наверху, в спальне Тампера, он раскопал единственный предмет
гардероба, который хотя бы приблизительно закрывал его мощный торс: мешковатый
выцветший свитер с эмблемой «Чикаго Буллз». Норман положил свитер Тампера на
кровать Тампера, потом пошел в ванную комнату Тампера и включил душ Тампера.
Ожидая, пока стечет холодная вода, он заглянул в аптечку Тампера, нашел пузырек
ампила и выпил четыре таблетки сразу. У него болели зубы, у него ныли челюсти.
Всю нижнюю часть лица покрывала кровь, к губам прилипли волоски и кусочки кожи.
Он ступил под душ и снял с полочки мыло Тампера, мысленно
напомнив себе о том, что его тоже нужно будет сунуть в мешок. На самом деле он
не представлял, насколько необходимыми окажутся принятые меры предосторожности,
поскольку не мог судить, какое количество достаточных для суда улик оставил за
собой в подвале. После какого-то момента его память перестала фиксировать
события. Намыливая волосы, он запел:
— Бродя-а-а-а-ачая роза.., бродя-а-а-а-ачая роза… где ты
бро-о-о-одишь… никто-о-о не зна-а-а-ает… под ве-е-е-етром холо-о-одным… ты
вы-ы-ы-ыросла, роза… и кто-о-о-о же прижме-е-ется… к колю-у-у-учему стеблю?..
Он закрутил кран, вышел из ванны и посмотрел на свое тусклое
отражение в запотевшем зеркале над раковиной умывальника.
— Я, — глухо проговорил он. — Я, кто ж еще?
5
Билл Штайнер поднял свободную руку, проклиная в душе
собственное волнение — он не принадлежал к числу тех мужчин, которые часто
испытывают робость перед женщинами, — когда из-за двери прозвучал ее голос:
