Кошмарное воспоминание стало ответом на вопрос режиссера:
она сидит в углу гостиной, чувствуя, как наливаются кровью почки, булькающие,
словно два больших полиэтиленовых пакета, наполненных горячей водой, она сидит
в углу, держа перед собой фартук и молит Бога, чтобы он помог ей перебороть
тошноту, потому что во время рвоты ей ужасно больно, во время рвоты в почки
словно втыкаются длинные шершавые занозы. Она сидит, сжавшись в комок, в углу и
делает долгие плавные вдохи и медленные мягкие выдохи, потому что они помогают
лучше всего; она пытается совместить бешеный ритм сорвавшегося на галоп сердца
с более спокойным ритмом дыхания, сидит и слушает, как Норман на кухне готовит
себе бутерброд, мурлыкая под нос какую-то мелодию своим на удивление приятным
тенором.
— Не знаю, — сказала она Роде. — Я понятия не имела, что
такое контроль дыхания, пока не познакомилась с вами. Наверное, я просто
родилась с ним.
— Значит, на вас стоит еще одна печать божественного
благословения. Ну да нам пора возвращаться. Не то Куртис подумает, что мы
занимаемся маленькими женскими шалостями.
Робби позвонил из своей конторы в центре города, чтобы
поздравить ее с окончанием «Сияющего луча» — в самом конце дня, когда она уже
собиралась уходить, — и хотя слово «контракт» в беседе не упоминалось, он все
же пригласил ее поужинать с ним в пятницу, чтобы они могли обсудить, как он
выразился, «условия дальнейшего делового сотрудничества». Рози приняла
приглашение и повесила трубку, пребывая в замечательнейшем расположении духа.
Она подумала, что описание Роды в точности соответствует внешности Робби
Леффертса: он действительно смахивает на старого коротышку, распространяющего
благотворительные лотерейные билеты или раздающего карточки с предсказанием
судьбы.
Положив трубку телефона в личном кабинете Куртиса — забитой
всякой всячиной крошечной каморке с сотнями визиток, пришпиленных булавками к
стенам, — она вернулась в студию за сумочкой. Рода ушла, по-видимому, на
последний перекур в женском туалете. Курт помечал коробки с магнитофонными
бобинами. Оторвавшись на секунду от работы, он ободряюще улыбнулся ей.
— Вы сегодня в ударе, Рози.
— Спасибо.
— Рода говорит, Робби собирается предложить вам подписать
контракт.
— Мне она тоже сообщила, — подтвердила Рози.
— И я хотела бы, чтобы она не ошиблась. Постучим по дереву.
— Я посоветовал бы вам не забывать об одной вещи, пока
будете торговаться, — сказал Куртис, укладывая коробки с бобинами на верхнюю
полку, где уже стояло множество им подобных, выстроившихся, словно тонкие белые
книги. — Если вам подбросили пятьсот долларов за «Сияющий луч», то Робби
получил гораздо больше… потому что вы сэкономили долларов на семьсот студийное
время. Понимаете?
Да, она все поняла и теперь сидела в «Горячем горшке», и
будущее представлялось ей в неожиданно ярких красках. У нее есть друзья, у нее
появился дом, у нее работа и перспектива еще лучшей работы после того, как
разделается с Кристиной Белл. Контракт может принести ей целых четыре тысячи
долларов в месяц — больше, чем зарабатывал Норман. Невероятно, но это правда.
Может быть правдой, поправилась она.
Да, она совершенно забыла еще об одном. На субботу у нее
назначено свидание… на всю субботу, если считать и вечерний концерт «Индиго
Герлс».
Лицо Рози, обычно серьезно-сосредоточенное, расплылось в
сияющей улыбке, и она почувствовала абсолютно неуместное желание обнять себя.
Сунув в рот последний кусок булочки, она снова посмотрела в окно, удивляясь
тому, что все это происходит с ней на самом деле, тому, что в реальном мире
попадаются все-таки люди, которые, выйдя из тюрьмы, поворачивают направо… и
оказываются в раю.
В половине квартала от «Горячего горшка» на светофоре
погасло «СТОЙТЕ» и загорелось «ИДИТЕ». Пэм Хейверфорд, сменившая белую униформу
горничной на элегантные красные слаксы, перешла улицу вместе с десятком других
пешеходов. Сегодня она задержалась в «Уайтстоуне» на час позже обычного, и у
нее не было ни малейших оснований надеяться застать Рози в «Горячем горшке»…
тем не менее, она думала увидеть ее там. Назовите это женской интуицией, если
хотите.
Она бросила короткий взгляд на коренастого широкоплечего мужчину,
пересекавшего улицу рядом с ней, — мужчину, которого, как ей показалось, она
видела у газетного киоска в «Уайтстоутве» несколько минут назад. Он сошел бы за
«кое-кого интересного», если бы не глаза… в которых отсутствовало какое бы то
ни было выражение. В тот момент, когда они оба ступили на тротуар на другой
стороне улицы, он окинул ее изучающим взглядом, и по спине Пэм пробежал холодок
от полного отсутствия эмоций в его взгляде, словно там, за внимательными
зрачками, пустота.
3
В «Горячем горшке» Рози вдруг решила, что одной чашки чая ей
мало. У нее не было ни малейших оснований надеяться, что Пэм может заглянуть в
кафе — рабочий день уже час как закончился, и тем не менее она думала встретить
ее там. Возможно, это женская интуиция. Она встала из-за стола и направилась к
стойке.
4
А маленькая шлюха рядом с ним ничего себе, решил Норман;
обтягивающие красные штанишки, кругленькая маленькая попка. Он приотстал на
пару шагов, чтобы насладиться видом с более удобной точки, но почти в тот же
момент она юркнула в дверь маленького кафе. Проходя мимо, Норман глянул в окно,
но не заметил ничего интересного— всего-навсего кучка старых кошелок, жующих
утиное дерьмо и пускающих пузыри в чашках кофе и чая, да несколько официантов,
снующих между столиками своей вихляющей женоподобной походкой.
«Старушкам, должно быть, такая походка нравится, — подумал
Норман. —
Женоподобная походка, наверное, приносит дополнительные
чаевые». Пожалуй, он прав. С чего бы еще взрослым мужчинам так вилять бедрами?
Очевидно, они все гомики… возможно ли такое?
Его направленный внутрь «Горячего горшка» взгляд — короткий
и равнодушный — на миг скользнул по одной леди, резко отличавшейся по возрасту
от голубоволосых напудренных мумий, сидевших за столиками. Она шла от окна к
расположенной в дальнем конце помещения стойке. Он быстро опустил взгляд ниже
талии, потому что его взгляд всегда обращался на эту часть женского тела, когда
на пути попадалась сучка моложе сорока лет, и решил, что бабенка неплоха, хотя,
впрочем, и не представляет собой ничего особенного.
«Такая же задница была у Роуз, — подумал он. — До тех пор,
пока она не перестала следить за собой, пока не растолстела, как квочка».
И еще он отметил, что у направлявшейся к стойке женщины
бесподобные волосы, собственно, гораздо лучше, чем попка, однако ее прическа не
заставила его вспомнить о жене. Роуз, которую мать Нормана всегда называла
брюнеткой, уделяла минимум внимания своим волосам (Норман считал, что большего,
учитывая их невзрачный мышиный окрас, они и не заслуживали). Стягивала их
обычно на затылке в лошадиный хвост и перехватывала резинкой; если они выходили
в ресторан или в кино, вплетала эластичную цветную ленту, какие продаются в
киосках на каждом углу.
