Женщина, на которую упал случайный взгляд Нормана, была не
брюнеткой, а узкобедрой блондинкой, и волосы ее не стянуты в лошадиный хвост на
затылке. Они опускались до середины спины аккуратно заплетенной косой.
5
Пожалуй, лучшим событием за весь день, лучшим даже, чем
ошеломляющее известие о том, что она, возможно, стоит для Робби Леффертса
тысячу долларов в неделю, стало выражение лица Пэм Хейверфорд, когда Рози
отвернулась от кассового аппарата с новой чашкой чая и шагнула навстречу
подруге. Сначала взгляд Пэм равнодушно скользнул по ней, не узнавая… потом
внезапно вернулся, глаза мгновенно округлились. Губы Пэм разъехались в улыбке,
она буквально завизжала, перепугав пожилых чопорных дам, составлявших основную
массу посетителей кафе.
— Рози? Ты? О… Боже… Боже мой!
— Это я, — ответила Рози, смеясь и заливаясь краской
смущения. Она чувствовала, что люди оборачиваются, чтобы посмотреть на нее, и
обнаружила — чудо из чудес, — что ни капельки не против.
Они прошли с чаем к своему любимому столику у окна, и Рози
даже позволила подруге уговорить ее на вторую булочку, хотя с момента приезда в
город похудела на пятнадцать фунтов и не собиралась набирать их, если
получится.
Пэм все повторяла, что не верит, просто не верит своим
глазам, и Рози могла бы отнести ее слова к обычной женской восторженности и
склонности к комплиментам, если бы не взгляд Пэм, который то и дело возвращался
к ее волосам, словно подруга отказывалась верить тому, что видела.
— Слушай, ты помолодела лет на пять! — воскликнула Пэм. —
Черт возьми, Рози, это просто фантастика! Ты выглядишь супер!
— За пятьдесят долларов я должна переплюнуть Мерилин Монро,
— ответила Рози с улыбкой… но после разговора с Родой сумма, потраченная в
салоне красоты, уже не представлялась ей такой значительной, как раньше.
— Где ты?.. — начала было Пэм, но остановилась. — Это с
картины, которую ты купила, верно? Ты сделала себе такую же прическу, как у
женщины на картине.
Рози ожидала, что покраснеет при этих словах, но щеки
оставались холодными.
— Мне понравился ее стиль, и я решила попробовать, пойдет ли
он мне. — Она помедлила, затем добавила: — А что касается нового цвета, так я
сама до сих пор не могу поверить, что решилась на такое. Между прочим, я
впервые в жизни покрасила волосы.
— Впервые!.. Нет, я отказываюсь верить!
— Честно.
Пэм наклонялась через стол, и, когда заговорила, голос ее
превратился в эмоциональный шепот заговорщицы.
— Значит, это все-таки случилось, да? — Не понимаю, о чем
ты. Что случилось? — Ты познакомилась с кем-то интересным.
Рози открыла рот. Закрыла его. Открыла опять, не имея ни
малейшего представления о том, что собирается сказать. Как оказалось, ничего;
вместо слов с ее губ сорвался смех. Она смеялась до тех пор, пока не
расплакалась, и прежде, чем смогла справиться с собой, к ней присоединилась
Пэм.
6
Рози не понадобился ключ, чтобы отпереть дверь подъезда дома
номер восемьсот девяносто семь по Трентон-стрит — в будние дни ее не закрывали
до восьми вечера, —
однако она достала маленький ключ, чтобы открыть почтовый
ящик (с приклеенной полоской бумаги, где крупными буквами стояло: Р. МАККЛЕНДОН
— гордое подтверждение того, что она проживает здесь, о да), который оказался
пуст, если не считать рекламного листка магазина «Уол-Март». Поднимаясь по
лестнице на второй этаж, она встряхнула связку и нашла другой ключ. Им она
открыла дверь в свою комнату, и ключ этот qsyeqrbnb'k лишь в двух экземплярах,
второй находился у коменданта здания. Комната, как и почтовый ящик, принадлежит
ей. Ноги гудели от усталости — она прошла пешком все три мили от кафе в центре
города, чувствуя себя слишком взволнованной и счастливой для того, чтобы просто
сесть в автобус, а кроме того, прогулка дала ей время на размышления и мечты.
Две булочки, съеденные в «Горячем горшке», не утолили голод, но слабое урчание
в желудке, скорее, усиливало ощущение счастья, чем отвлекало от него. Бывало ли
хоть раз в жизни, чтобы на нее разом свалилось столько радости? Наверное, нет.
Эмоции захватили ее полностью, и хотя ноги болели от длительной ходьбы, она
ощущала необычайную легкость. Несмотря на продолжительную прогулку, она ни разу
не вспомнила о своих почках»
Теперь же открывая дверь комнаты (в этот раз она не забыла
запереть ее за собой), Рози снова рассмеялась. Пэм, как всегда, в своем репертуаре»
Кто-то интересный. Подруга заставила ее исповедаться, и Рози пришлось
рассказать о некоторых своих новостях— в конце концов она же собиралась в
субботу вечером привести Билла на концерт «Индиго Герлс», где женщины из
«Дочерей и сестер» все равно увидят его, — но когда принялась возражать против
того, что новый цвет волос и коса якобы появились в результате знакомства с
молодым человеком (здесь она чувствовала, что не грешит против истины), Пэм в
ответ лишь комично закатила глаза и хитро подмигнула. Это раздражало ее… и
одновременно доставляло удовольствие.
Она открыла окно, впуская в комнату приятный весенний воздух
и звуки парка, затем перешла к маленькому кухонному столику, на котором рядом с
книгой в мягкой обложке лежали подаренные Биллом в понедельник цветы. Букет
увядал, но она не решалась выбросить его. Нет, не сейчас, она сохранит его, по
крайней мере, до субботы. Прошлой ночью Билл приснился ей, она во сне каталась
с ним на мотоцикле. Он ехал все быстрее и быстрее, и в какой-то момент ей
пришло на ум странное, удивительное слово. Волшебное слово. Теперь она забыла,
как оно звучало, что-то бессмысленное вроде «деффл» или «феффл», однако в
сновидении слово показалось ей прекрасным… и могущественным. Она вспомнила, что
думала во сне: «Не произноси его, пока не поймешь, иго готова; только потом».
Они мчались по неизвестной дороге далеко от города, слева громоздились высокие
холмы, справа за ветками сосен мелькали голубизна озера и золото солнечных
бликов на его поверхности. Впереди возвышался поросший густой травой холм, и
Рози знала, что у подножия холма с другой стороны находится разрушенный храм.
«Не произноси его, пока не поймешь, что готова до конца пожертвовать собой, и
душой, и телом».
Она произнесла волшебное слово; оно сорвалось с ее языка,
как разряд молнии. Колеса «харлей-дэвидсона» сорвались от дороги, какое-то
мгновение она продолжала видеть переднее колесо, все еще вращающееся, но теперь
поднявшееся над землей на шесть или семь дюймов — и еще она видела их
собственные тени но не в стороне, а прямо под ними. Билл повернул ручку газа, и
они неожиданно взмыли вверх, к чистому голубому небу, выныривая из просеки —
которую образовывала проходящая среди деревьев дорога, — подобно подводной
лодке, поднимающейся из глубин к поверхности океана, и, проснувшись, дрожа и
одновременно задыхаясь от запрятавшегося, казалось, в самой глубине ее тела
внутреннего жара, невидимого, но мощного, как солнце во время полного затмения,
она долго приходила в себя, расправляя скомканные простыни.
