«Ну да ладно, не можешь же ты выйти на улицу в таком виде,
даже если решила прогуляться до середины квартала, чтобы охладить пыл, —
посоветовала миссис Практичность-Благоразумие. — Ты могла хотя бы переодеть
джинсы, в которых за милю видно, как растолстел твой зад. И ради Бога, проведи
расческой по волосам, чтобы не напоминать пугало».
Она помедлила и на мгновение была близка к тому, чтобы
отказаться от всего, даже не дойдя до входной двери. А потом увидела разумный
совет в ином свете — конечно же, это замаскированная попытка удержать ее в
доме. Расчетливая и очень тонкая. Ей понадобилось бы совсем немного времени,
чтобы сменить джинсы на юбку или взбить волосы перед зеркалом, а потом пройтись
по ним расческой, но для женщины в таком состоянии даже лишняя секунда вполне
может оказаться решающей. Она задержалась бы слишком надолго.
То есть насколько долго? Для чего? Чтобы снова погрузиться в
сон, разумеется. К тому моменту, когда она застегивала бы змейку на юбке, ее
охватили бы серьезные сомнения, а взяв в руки расческу, она пришла бы к
окончательному выводу о том, что с ней случилось легкое непродолжительное
помешательство — наверное, из-за месячных в башке перегорел какой-то слабый
предохранитель.
А потом она вернулась бы в спальню и занялась сменой белья
на постели.
— Нет, — пробормотала она негромко. — Я не вернусь. Ни за
что.
Однако, положив ладонь на дверную ручку, снова замерла.
«Гм, она проявляет признаки разума? — голосом, в котором
смешались облегчение, торжество и — так ли это? — легкое разочарование,
воскликнула миссис Практичность-Благоразумие. — Аллилуйя, у девочки все-таки
есть голова на плечах! Лучше поздно, чем никогда!»
Торжество и облегчение сменились бессловесным ужасом, когда
она быстро пересекла гостиную и подошла к камину с газовой горелкой,
установленному два года назад. Того, что она искала, скорее всего, здесь не
окажется, как правило, он оставлял
ее на каминной полке лишь ближе к концу месяца («Чтобы у
меня не возникало лишних соблазнов», — любил повторять он), но проверить не помешает.
А номер кода она знала: такой же, как номер их домашнего телефона, только с
переставленными первой и последней цифрами.
«Ты ПОЖАЛЕЕШЬ! — завопила миссис Практичность-Благоразумие.
— Если возьмешь что-то, что принадлежит ему, пожалеешь, и ты об этом знаешь!
Тебе будет БОЛЬНО!»
— Все равно ее там нет, — пробормотала она, однако, как ни
странно, обнаружила на каминной полке — ярко-зеленую кредитную карточку банка
«Мерчентс» с выбитым на ней именем мужа. «Не трогай ее! Не вздумай! Не смей!»
Но оказалось, что она смеет — и для того, чтобы собраться с силами, достаточно
всего лишь представить одинокую капельку крови на пододеяльнике. Кроме того,
это и ее карточка тоже, ее деньги; не об этом ли говорится в брачной клятве?
Однако дело не в деньгах, разумеется, совсем не в деньгах.
Дело было в назойливом голосе миссис Практичность-Благоразумие, который
следовало заглушить, выключить, дело было во внезапно вспыхнувшем желании
обрести свободу, которое следовало превратить в потребность. Если она этого не
сделает, ей действительно не удастся дойти даже до середины квартала, а потом
перед ее глазами предстанет картина ожидающего ее туманного, неопределенного
будущего, она повернется и побежит домой, торопливо сменит постельное белье,
чтобы успеть вымыть полы на первом этаже до полудня., ведь, как ни трудно в это
поверить, проснувшись утром она не думала ни о чем другом, кроме как о мытье
полов.
Не обращая внимания на звучащий в воспаленном мозгу
предостерегающий голос, она взяла с каминной полки кредитную банковскую
карточку, опустила ее в сумочку и быстро направилась к двери.
«Не делай этого! — взвился голос миссис Практичность-Благоразумие.
— Ох, Рози, за такое он не просто побьет тебя, за это он отправит тебя в
больницу на долгие месяцы, может, даже убьет тебя — разве ты не понимаешь?»
Пожалуй, она сознавала тяжесть своего поступка и возможные
его последствия, и все же продолжила путь, склонив голову и сутулясь, словно
женщина, идущая против сильного ветра. Наверное, он изобьет ее до полусмерти,
или до смерти… но сначала ему придется поймать ее.
В этот раз, когда ладонь легла на дверную ручку, паузы не
последовало — она тут же повернула ее, открыла дверь и вышла из дома. Стоял
погожий солнечный день, каких бывает не так уж много в середине апреля, на
ветках деревьев набухали почки. Ее тень, словно вырезанная острыми ножницами из
черной бумаги, вытянулась по асфальтовой дорожке и бледнозеленой молодой траве.
Она остановилась на крыльце, глубоко вдыхая весенний воздух, ощущая запах
земли, которую намочил (и которой, наверное, придал сил) прошедший ночью
ливень, пока она спала рядом с мужем, уткнувшись носом в высыхающую каплю крови
на пододеяльнике.
«Весь мир просыпается. — —подумала она, — не я одна».
Когда она закрывала за собой дверь, мимо дома по тротуару
пробежал трусцой молодой мужчина в тренировочном костюме. Он поднял руку,
приветствуя ее, и она помахала в ответ. Прислушалась, ожидая, что противный
внутренний голос снова заноет, выражая протест, однако тот молчал. Может быть,
лишился дара речи, потрясенный хищением кредитной карточки, может его просто
привела в благодушное настроение мирная прелесть апрельского утра.
— Я ухожу, — пробормотала она. — Я ухожу, честное слово,
по-настоящему ухожу.
Однако еще секунду-другую не сходила с места, как животное,
которое долго находилось в клетке и, обретя свободу, даже не понимает, что его
выпустили. Она протянула руку и прикоснулась к двери — к двери, ведущей в ее
клетку.
— Хватит, — прошептала она.
Сунув сумку под мышку, она спустилась по ступенькам крыльца
и, сделав первый десяток шагов, скрылась в полосе тумана — раскинувшимся перед
ней будущим.
4
Дюжина ступенек привела ее к месту, где бетонная тропинка от
дома соединялась с тротуаром, — к месту, по которому минуту назад протрусил
молодой мужчина в тренировочном костюме. Она собралась было повернуть налево,
но передумала, Норман как-то сказал ей, что люди, убежденные, будто выбирают
направление движения произвольно — например, заблудившиеся в лесу, — на самом
деле чаще всего следуют в сторону главной, рабочей руки. Возможно, это не имело
особого значения, однако она почувствовала, что хочет, чтобы он, определяя, в
какую сторону Уэстморлэнд-стрит повернула она после того, как вышла из дома,
ошибся даже в такой мелочи. Даже в такой мелочи.
Поэтому она повернула не налево, а направо, в направлении
своей глупой руки, и зашагала по улице, спускающейся по склону холма. Она
прошла мимо магазина 24, подавив мимолетное желание поднять руку и прикрыть
лицо. Она уже ощущала себя
