Она подумала, что Рода, наверное, внимательнее всего
вглядывается в ее глаза: вспухшие веки, воспаленные, в красных прожилках белки,
темные набрякшие мешки под глазами. Прошлым вечером, выключив свет, она в
отчаянии проревела не меньше часа, но так и не доплакалась до сна — который в
тот момент стал бы настоящим благословением. В конце концов запас слез
истощился, и она попросту лежала в темноте, гоня от себя мысли и все же думая,
думая, думая. Когда наступила и медленно укатила в прошлое полночь, ее вдруг
посетила совершенно ужасная мысль: она решила, что допустила фатальный промах,
позвонив Биллу, совершила ошибку, отказавшись от его утешений, — а также,
возможно, защиты, — когда больше всего в них нуждалась.
«Защиты? Да не смешите меня! Я знаю, голубушка, он тебе нравится,
и в этом ничего плохого нет, но давай говорить откровенно: Норман проглотит
его, не поперхнувшись».
Правда, у нее нет возможности проверить, действительно ли
Норман в городе — именно это снова и снова повторяла в телефонном разговоре
Анна. Питер Слоуик стал жертвой жестокого убийства, однако он помогал не только
ей, но и многим другим, и далеко не все его дела можно считать безобидными.
Вполне вероятно, что он наступил на любимую мозоль совсем другому человеку…
который и убил его. Однако Рози знала.
Ее сердце знало. Это Норман. И все же проходил час за часом,
а голос сомнения продолжал нашептывать ей на ухо. Откуда ее сердце знает, что
Норман убил Питера Слоуика? Или за уверенностью прячется та часть ее сознания,
которую можно назвать совсем не Практичность и Благоразумие, а Страх и
Беспомощность? Может, она ухватилась за звонок Анны как за повод придушить
зарождающуюся дружбу с Биллом, пока та не окрепла и не переросла в нечто иное?
Этого она не знала, зато прекрасно осознавала: каждый раз
при мысли о том, что больше никогда его не увидит, сердце ее сжималось в
маленький несчастный комочек… и страх охватывал ее, словно она лишилась
какой-то жизненно важной своей части. Невероятно, чтобы за такое короткое время
один человек вдруг стал настолько необходим другому, что не смог бы
существовать без него; но проходил час за часом, и подобная мысль уже не
казалась ей такой невероятной.
Когда же она уснула перед самым рассветом, ей приснилось,
что она снова едет с ним на мотоцикле; на ней маренового цвета хитон, она
сжимает Билла обнаженными коленями. Когда будильник разбудил ее— слишком рано
после того, как она провалилась в сон, — Рози тяжело дышала, все ее
разгоряченное тело дрожало, как в лихорадке.
— Рози, с вами все в порядке? — нахмурилась Рода.
— Да, просто… — Она бросила косой взгляд на Куртиса, затем
опять посмотрела на Роду. Пожав плечами, она приподняла уголки губ в жалкой
улыбке. — Просто для меня сейчас не самое лучшее время месяца, понимаете…
— Угу, — закивала головой Рода с откровенным недоверием. —
Ну что ж, тогда приглашаю вас в кафетерий. Утопим наши горести и печали в
салаты и молочном коктейле с клубникой.
— Вот-вот, — поддакнул Курт. — Я угощаю.
В этот раз Рози улыбнулась чуть искреннее, но отрицательно
покачала головой.
— Я пас. Мне больше хочется прогуляться, подставить лицо
ветру. Чтобы он сдул с него немного пыли.
— Если вы не поедите, к трем часам потеряете сознание от
истощения, — заметила Рода.
— Я съем салат. Обещаю. — Рози уже направлялась к старому
скрипучему лифту. — Что-нибудь более существенное — и десяток идеальных в
остальном отношении дублей испортит отрыжка.
— Сегодня это мало что изменит, — мрачно констатировала
Рода. — Встречаемся в четверть первого, договорились?
— Да, — кивнула Рози, но когда она спускалась с четвертого
этажа в трясущемся лифте, завершающая реплика Роды снова и снова повторялась в
голове, как строка песни на старой заигранной пластинке. «Сегодня это мало что
изменит». А что если и после перерыва она не сможет читать лучше? Что если от
семидесяти трех дублей они перейдут к восьмидесяти, девяноста,
сто-черт-знает-какому-количеству? Что если во время завтрашней встречи с
мистером Леффертсом вместо того, чтобы предложить контракт, он сообщит ей о
предстоящем увольнении? Что тогда?
Она почувствовала неожиданный прилив ненависти к Норману.
Ненависть ударила по переносице между глаз, как тяжелый тупой предмет — круглая
дверная ручка, например, или обух топора. Даже если не Норман убил Питера
Слоуика, даже если Норман по-прежнему находится в своем часовом поясе, он все
равно преследует ее, как Петерсон бедную перепуганную Альму Сент-Джордж. Он
преследует ее в ее же сознании. Лифт, облегченно вздохнув, остановился, двери
разъехались в стороны. Рози шагнула в вестибюль, и мужчина, стоявший рядом с
указателем расположения кабинетов в здании, повернулся к ней — на его лице
читались одновременно надежда и робость. Это выражение делало его еще моложе…
почти подростком.
— Привет, Рози, — сказал Билл.
9
Ей немедленно захотелось убежать, скрыться, прежде чем он
заметит, насколько сильно потрясло ее его неожиданное появление, но в этот миг
взгляд Билла остановился на ней и поймал ее взгляд, после чего о бегстве не
могло быть и речи. Как она могла забыть зеленый оттенок его глаз, похожий на
солнечные лучи, запутавшиеся в мелководье? Вместо того, чтобы броситься к
выходу из вестибюля, она, испуганная и счастливая, медленно подошла к нему. Но
явственнее всего она ощущала огромное облегчение.
— Я же говорила, чтобы вы держались от меня подальше, — произнесла
она с дрожью в голосе.
Он потянулся к ее руке. Она знала, что не должна позволять
ему прикасаться к ней, но не могла предотвратить неизбежное… и повернула руку,
пойманную в ловушку его ладони, так, чтобы удобнее было сжать его длинные
пальцы.
— Я знаю, — просто ответил он. — Но, Рози, я не могу.
Слова Билла испугали ее, и она, отпустив его руку,
неуверенно взглянула в его лицо. Ничего подобного не случалось с ней раньше,
ничего, и она растерялась, не зная, как следует реагировать или вести себя.
Он развел руки в стороны, наверное желая жестом выразить
свою беспомощность, но Рози словно ждала этого движения — больше ничего и не
требовалось уставшему одинокому сердцу; оно рванулось к нему, не обращая
внимания на слабые протесты рассудка. Рози почувствовала, что идет, будто во
сне, в его распростертые объятия, и, когда руки Билла сомкнулись у нее за
спиной, она прижалась лицом к его плечу и закрыла глаза. А когда эти руки
погладили ее по волосам, которые, не заплетенные утром в косу, свободно рассыпались
по плечам, она испытала нечто странное и чудесное: ей показалось, что она
секунду назад проснулась. Словно она спала, не только в тот миг, когда вошла в
круг, образованный его руками, и не утром до бесцеремонного звонка будильника,
вырвавшего ее из сна, в котором они с Биллом катались на мотоцикле, а в течение
многих бесконечных лет, как Белоснежка после заколдованного яблока. Но теперь
она проснулась, остатки сна улетучились в мгновение ока, и она оглядывается
вокруг, воспринимая мир только что открывшимися глазами.
