— А теперь иди! — приказала ей женщина в красном одеянии. —
Ступай прямо в храм! Иди через него и не останавливайся ни в коем случае!
Ничего не поднимай, не верь ничему, что увидишь или услышишь. Это обитель
привидений, никто не спорит, но даже в Храме Быка не водятся привидения,
способные обидеть живую женщину.
Рози охватил страшный озноб, вода заливала глаза, отчего все
перед ней двоилось, капли стекали с носа, повисали на мочках ушей, словно
экзотические серьги. «Уэнди» с сияющими глазами стояла перед ней; мокрые волосы
облепили ее лицо. Теперь ей приходилось кричать, чтобы перекрыть шум дождя и
завывания ветра.
— Пройдешь через дверь за алтарем и попадешь в сад, где все
растения и цветы погибли! За садом увидишь небольшую рощу, и деревья в ней тоже
все погибли — все, кроме одного! Между садом и рощей течет ручей! Не вздумай
пить из него, как бы сильно тебе ни хотелось — не вздумай — даже не
дотрагивайся до воды! Перейдешь через ручей по камням! Замочишь хоть один палец
— забудешь все, что когда-то знала, даже собственное имя!
Электричество прочертило ослепительную ломаную линию между
облаками, превращая их нижнюю кромку в лица уродливых, посиневших от удушья
гоблинов. Никогда еще Рози не было так холодно, ни разу в жизни она не ощущала
подобного странного биения сердца, безуспешно пытавшегося вытолкнуть хоть малую
толику внутреннего тепла поближе к заледеневшей коже. И снова ей подумалось:
происходящее можно назвать сном точно так же, как потоки льющейся с неба воды —
маленьким дождиком.
— Войдешь в рощу! Туда, где мертвые деревья! Единственное
живое— помгранатовое дерево! Соберешь семена, которые найдешь в плодах,
валяющихся под деревом, но не вздумай попробовать вкус плодов, не подноси ко
рту даже пальца той руки, которая прикоснется к семенам! Спустишься вниз по
лестнице рядом с деревом в Подземный коридор! Найдешь ребенка и вернешься с ним
наверх! Только опасайся быка! Берегись быка Эриниса! А теперь иди! И
поторапливайся!
Храм Быка с его странно перекошенными линиями, не
вписывающийся в перспективу, внушал ей страх, и потому Рози обрадовалась,
почувствовав, что ее отчаянное желание поскорее спрятаться от ливня пересилило
все остальные чувства. Ей не терпелось укрыться от грома, от молний, от ветра,
и еще она хотела иметь крышу над головой на тот случай, если ливень вдруг решит
перерасти в град. Возможность оказаться голой под градом — даже если это
все-таки происходит во сне — ничуть ее не прельщала.
Она сделала несколько шагов, затем остановилась и
обернулась, чтобы посмотреть на оставшуюся позади женщину. «Уэнди» казалась
такой же обнаженной, как и сама Рози, потому что ее тонкое одеяние облепило
тело, как краска.
— Кто такой Эринис? — прокричала Рози. — Кто он такой?
Она бросила через плечо осторожный взгляд на храм, как будто
опасалась, что ее крик пробудит дремлющее в нем божество. Но не увидела ни
божества, ни чего-то иного; лишь сам храм мерцал перед ней в потоках не
ослабевающего ливня. Темнокожая женщина закатила глаза.
— До чего же глупо ты себя ведешь, подружка! — закричала она
в ответ. — Иди же! Иди, пока еще есть время! — И жестом, похожим на жест ее
госпожи, указала на храм.
6
Рози, белая в своей наготе, направилась к храму, прижимая к
животу скомканную ночную рубашку, защищая ее насколько возможно. Пять шагов
привели ее к тому месту, где в траве валялась упавшая каменная голова. Она
вгляделась в нее, ожидая увидеть лицо Нормана. Разумеется, это должен быть
Норман, понимала она, ведь именно так происходит в снах.
Только голова принадлежала не Норману. Удаляющаяся к затылку
линия волос, мясистые щеки, роскошные усы в стиле Дэвида Кросби принадлежали
мужчине, который стоял, прислонившись к косяку двери таверны под названием
«Маленький глоток» в тот День, когда Рози заблудилась, разыскивая «Дочерей и
Сестер».
«И я опять заблудилась, — подумала она испуганно. — господи,
куда же я попала?»
Она прошла мимо упавшей каменной головы с ее пустыми,
лишенными зрачков каменными глазами, из которых по каменным щекам текли капли
дождя, отчего казалось, что голова плачет; к каменному лбу прилип узкий лист
остроконечной травы, похожий на зеленый шрам. Она приближалась к странно
изуродованному храму, и ей чудилось, что голова угрожающе шепчет ей вслед: «Эй,
малышка, не хочешь поглядеть на него славные титьки, что скажешь, не хочешь
проверить, как он работает, мы могли бы поразвлечься, мы сделали бы это
по-собачьи, что скажешь?»
Рози поднималась по предательски скользким ступенькам,
поросшим мхом и вьющейся травой, и ей казалось, что голова поворачивается на
своей каменной шее, выдавливая грязные струйки воды из разбухшей земли, пожирая
каменными глазами ее обнаженные ягодицы; она всходила по ступенькам,
приближаясь к царившему под сводом храма мраку. «Не думай об этом, не думай об
этом, не думай». Она подавила в себе желание перейти на бег — чтобы поскорее
скрыться и от ливня, и от воображаемого взгляда — и продолжила путь, обходя
места, где каменные ступеньки потрескались, образуя щели с рваными зазубренными
краями, о которые запросто можно повредить ногу. Ей пришло в голову, что это не
худший вариант; кто знает, какое ядовитое зверье затаилось в этих щелях,
готовое броситься на тебя и укусить?
Вода стекала по ее лопаткам, струилась вдоль позвоночника,
она замерзла еще сильнее, если только это возможно, и все же поднялась на
последнюю, верхнюю ступеньку и посмотрела вверх на барельеф над широким темным
входом в храм. На картине она не могла его разглядеть: он прятался в тени
нависающего над входом козырька крыши.
Барельеф изображал подростка лет пятнадцати с напряженным
детским лицом; парень прислонился к чему-то, похожему на телефонную будку.
Челка ниспадала на упрямый лоб, воротник куртки был поднят. К его нижней губе
приклеилась сигарета, а нарочито непринужденная поза демонстрировала, что перед
вами мистер Плевать-Я-Хотел-На-Всех образца конца семидесятых годов. Что еще
говорила его поза? «Эй, крошка, — говорила она. — Эй, малышка, эй, красавица!
Не торопись, задержись на минутку! Не хочешь поразвлечься? Может, приляжем? Не
хочешь покувыркаться со мной? По-собачьи, что скажешь?»
Это был Норман.
— Нет, — прошептала она, и короткое слово больше походило на
стон. — О нет.
О да. Конечно же, это Норман — Норман из того времени, когда
его побои и издевательства лишь призраком маячили впереди. Норман,
прислонившийся к телефонной будке на углу Стейт-стрит и сорок девятого шоссе в
центре Обрейвилля (в центре Обрейвилля, ну не смешно ли?), наблюдающий за
проезжающими мимо машинами под звуки песни «Би Джиз»— «Ты должна танцевать» —
доносящиеся из распахнутых настежь дверей паба «Финнеган», в котором на полную
громкость включен магнитофон.
Ветер на миг поутих, и Рози снова услышала детский плач. Ей не
показалось, что ребенок плачет от боли; скорее, так может хныкать голодный
младенец. Слабые всхлипывания отвлекли ее от мерзкого барельефа и заставили
снова тронуться с места, но перед тем, как ступить босыми ногами в храм, она
снова подняла голову… и замерла, потрясенная. Норман-подросток исчез, будто его
там никогда и не было. Теперь над входом в храм прямо у нее над головой
красовалась лишь императивная надпись: «ПОЦЕЛУЙ МОЙ ЗАРАЖЕННЫЙ СПИДОМ ЧЛЕН».
