— Да. Говори.
— Лучше быть безжалостным с прошлым. Важны не те удары, от
которых мы погибаем, а те, после которых мы выжили. А теперь слушай— ради
своего же рассудка, если не жизни: не смотри на нее!
Женщина в красном платье произнесла последние слова
эмоциональной скороговоркой. Не прошло и минуты, как Рози снова предстала перед
светловолосой. Она уставилась взглядом на кайму хитона Мареновой Розы и снова
невольно сжала одеяло с девочкой, спохватившись, когда малышка заерзала и
недовольно замахала крошечной ручонкой. Девочка проснулась и смотрела на Рози с
живым интересом. Глаза ее сияли той же голубизной, что и умытое ливнем небо над
холмом.
— Ты справилась с моим поручением. Хвалю, — произнес низкий
чувственный голос. — Благодарю тебя. А теперь дай мне ребенка.
Мареновая Роза протянула руки. По ним проскальзывали неясные
тени. И Рози заметила кое-что, понравившееся ей еще меньше: между пальцами
женщины пробивалась густая серо-зеленая растительность, похожая на мох. Или
чешую. Не осознавая, что делает, Рози крепче прижала девочку к груди. В этот
раз малышка начала возмущенно вертеться в одеяле и коротко вскрикнула.
Коричневая рука опустилась на плечо Рози.
— Говорю тебе, все в порядке. Она не причинит ей боли, а я
буду заботиться о ней все время, пока наше путешествие не закончится. До конца
осталось совсем немного, а потом она передаст девочку… впрочем, остальное тебя
не касается. Какое-то время, однако, ребенок будет принадлежать ей. Отдай ее.
Чувствуя, что совершает самый тяжелый поступок в своей
жизни, хотя тяжелых поступков в ней не счесть, Рози положила завернутого в
одеяло младенца на протянутые руки. Раздался слабый радостный возглас, и
пятнистые руки приняли ребенка. Девочка подняла глаза к лицу, на которое Рози
не отваживалась взглянуть… и засмеялась.
— Да, да, — заворковал сладостный чувственный голос, и было
в нем что-то от нормановской улыбки, что-то такое, от чего Рози захотелось
закричать во весь голос. — Да, милая, там было темно, правда? Темно и холодно и
плохо, о да. Мама знает.
Страшные руки прижали младенца к мареновой ткани хитона.
Дитя посмотрело вверх, улыбнулось, затем положило головку на грудь матери и
снова закрыло глаза.
— Рози, — сказала женщина в хитоне. Голос ее прозвучал
отрешенно. Это был голос деспота, который вскоре станет повелевать
бесчисленными воображаемыми армиями.
— Да, — прошептала Рози.
— Настоящая Рози. Рози Настоящая.
— Д-да. Н-наверное.
— Ты помнишь, что я сказала тебе перед тем, как ты
отправилась в храм?
— Да, — ответила Рози. — Хорошо помню. — Ей отчаянно
хотелось забыть слова Мареновой Розы.
— И что же? — требовательным тоном переспросила Мареновая
Роза. — Что я тебе сказала, Рози Настоящая?
— Я плачу.
— Да, я плачу. Тебе было плохо там, в темноте? Тебе было
плохо, Рози Настоящая?
Она задумалась над ответом.
— Да, но хуже всего было у ручья. Мне так хотелось напиться!
— Много ли в твоей жизни такого, о чем ты хотела бы забыть?
— Да. Думаю, да.
— Твой муж?
Она кивнула.
Женщина, прижимающая спящего младенца к груди, заговорила со
странной бесстрастной уверенностью, от которой у Рози сжалось сердце.
— Он не будет твоим мужем.
Рози открыла рот, но обнаружила, что лишилась дара речи.
— Мужчины — звери, — равнодушно продолжала Мареновая Роза, —
Одних можно отучить от жестокости и затем приручить. Другие не поддаются
дрессировке. Почему, сталкиваясь с такими — дикими, — мы должны чувствовать
себя обманутыми или проклятыми? Почему должны сидеть в придорожной пыли — или в
кресле-качалке у кровати, если на то пошло, — оплакивая свою судьбу? Следует ли
восставать против нашего ка? Нет, потому что ка — это колесо, на котором
вращается мир, и любой мужчина, любая женщина, попытавшиеся воспротивиться его
ходу, попадут под него. Но и с дикими зверями можно справиться. И нужно
приступать к этому с сердцем, полным надежд, ибо следующий зверь может
оказаться совсем другим.
«Билл не зверь», — подумала Рози, зная, что никогда не
отважится произнести это вслух в присутствии сумасшедшей женщины. Легко
представить, как та схватит ее за плечи и зубами вырвет горло.
— Как бы там ни было, звери станут сражаться, — сказала
Мареновая Роза. — Так они устроены — всегда пригибают головы к земле и
бросаются друг на друга, чтобы
проверить, у кого крепче рога. Ты понимаешь?
Рози подумала, что действительно понимает, о чем говорит
женщина в хитоне, и понимание потрясло ее до глубины души. Она поднесла руку ко
рту и прикоснулась пальцами к губам. Губы показались ей сухими и горячими, как
в лихорадке.
— Не будет никакого сражения, — запротестовала она, — Не
будет никакого сражения, потому что они даже не знают друг друга. Они…
— Звери станут драться, — повторила Мареновая Роза и затем
протянула Рози какой-то предмет. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы
сообразить: та предлагает ей золотой браслет, который был надет на ее правой
руке чуть выше локтя.
— Я… я не могу…
— Бери, — приказала женщина в хитоне с неожиданной
нетерпеливой резкостью,
— Бери же, бери! И перестань ныть. Ради всех богов, которые
когда-то существовали и будут существовать, прекрати свое жалкое овечье
блеяние!
Рози вытянула дрожащую руку и взяла золотой браслет. Хотя до
этого украшение находилось на теле женщины, металл оставался холодным. «Если
она прикажет мне надеть его, я не знаю, что сделаю.», — подумала Рози, но
Мареновая Роза не предложила ей надеть украшение. Вместо этого она указала
пальцем на оливковое дерево. Мольберт исчез, и картина — как и та, что висела
на стене ее комнаты — выросла до огромных размеров. К тому же она изменилась.
Это была все та же ее комната на Трентон-стрит, но теперь Рози не увидела на
ней женщины, повернувшейся лицом к двери. Комната погрузилась в темноту. Лишь
прядь светлых волос и голое плечо позволяли заключить, что кто-то спит на
кровати, укрывшись одеялом.
«Это я, — удивилась Рози. — Я сплю и вижу этот самый сон».
— Иди, — велела Мареновая Роза и слегка подтолкнула ее в
затылок, Рози сделала шаг к картине, прежде всего потому, что хотела избавиться
даже от самого легкого прикосновения холодной и жуткой руки. Остановившись, она
услышала — очень слабый — шум автомобильного движения. В высокой траве у ее ног
прыгали сверчки. — Иди, маленькая Рози Настоящая! Спасибо тебе за то, что спасла
моего ребенка.
