Она собиралась дожидаться его здесь, на месте, давая
возможности подняться на второй этаж, как девочка, чувствующая себя в полной
безопасности в родительском доме, ожидает парня, который должен отвезти ее на
школьный танцевальный вечер, ожидает даже после того, как он останавливается у
дома: сидит в нарядном открытом платье, прячась за занавеской спальни и
улыбаясь чуть хитроватой улыбкой, пока он неловко выбирается из тщательно
вымытой и начищенной до блеска отцовской машины и приближается к двери,
смущенно поправляя галстук-бабочку.
Рози хотела встретить его здесь, но вдруг вскочила со стула,
распахнула дверцу шкафа и, выхватив свитер, торопливо зашагала по коридору к
лестнице, одеваясь на ходу. Когда она подошла к лестнице и обнаружила, что он
уже дошел до первой площадки, увидела, как он поднял голову, чтобы взглянуть на
нее, ей вдруг подумалось, что она достигла идеального возраста; слишком стара,
чтобы кокетничать ради пустого кокетства, и достаточно молода, чтобы верить в
то, что некоторые надежды — те, которые по-настоящему важны, — могут сбываться,
несмотря ни на что.
— Привет, — сказала она, глядя на него сверху вниз со своего
места. — Ты вовремя.
— Ну конечно, — откликнулся он, глядя на нее снизу вверх. В
его голосе слышалось легкое удивление. — Я никогда не опаздываю. Меня так
воспитали. Я сказал бы даже, что пунктуальность у меня в генах. — Он протянул
ей руку в перчатке, как галантный кавалер в историческом фильме. — Ты готова?
Гм. Она пока что не знала, как ответить на его вопрос,
поэтому просто встретила его на полпути, подала руку и позволила свести себя
вниз по лестнице и на улицу, на яркий солнечный свет первой субботы июня. Он
остановил ее на тротуаре рядом с мотоциклом, окинул с головы до ног критическим
взглядом и с сомнением покачал головой:
— Нет-нет, свитер никуда не годится. К счастью, бойскаутская
подготовка меня еще ни разу не подводила.
С обеих сторон к багажнику «харлей-дэвидсона» были привязаны
два рюкзака. Он развязал один и извлек кожаную куртку — такую же, как и его
собственная, две пары карманов со змейками на груди и по бокам, но больше
никаких украшений или излишеств. Ни заклепок, ни эполет, ни цепочек или
металлических молний. Она оказалась чуть больше той, которая была на Билле.
Рози посмотрела на куртку, плоско висящую, в его руках, встревоженная очевидным
вопросом. Он увидел ее взгляд, правильно истолковал его и отрицательно покачал
головой:
— Это отцовская куртка. Он учил меня кататься на старом
индейском томагавке, который выменял на обеденный стол и набор мебели для
спальни. Отец рассказывал, что в год своего совершеннолетия объездил на том
мотоцикле всю Америку. Старый дракон заводился ножным стартером, и если ты
забывал переключиться на нейтральную, мотоцикл выпрыгивал из-под тебя.
— И что случилось потом? Он разбил его? — Рози слегка
улыбнулась. — Или ты его разбил?
— Ни то, ни другое. Он умер от старости. С тех пор в
семействе Штайнеров прижились харлей-дэвидсоновские потомки. Это модель
«херитидж», тридцать пять кубиков. — Он нежно провел рукой по металлической
конструкции. — Отец не катается лет пять уже, если не больше.
— Надоело?
Билл покачал головой:
— Нет, у него глаукома.
Она набросила на плечи куртку и подумала, что отец Билла,
должно быть, дюйма на три ниже и фунтов на сорок легче своего сына, однако
куртка, тем не менее, смотрелась на ней довольно смешно, свисая едва ли не до
колен. Впрочем, в ней было тепло, и Рози застегнула ее до самого подбородка со
странноватым чувственным удовольствием.
— Ты прекрасно в ней выглядишь, — заметил он. — Немножко
забавно, как девочка, примеряющая наряды своей матери, но все равно здорово.
Честно.
Она решила, что теперь способна произнести те слова, которые
не решилась сказать, когда они с Биллом сидели на скамейке и ели сосиски с
кислой капустой; неожиданно ей показалось необходимым, чтобы он услышал их.
— Билл?
Он посмотрел на нее с едва заметной улыбкой, хотя взгляд его
оставался серьезным.
— Да?
— Не обижай меня.
Он задумался над услышанным — улыбка по-прежнему не сходила
с лица, а глаза продолжали смотреть серьезно — и потом покачал головой:
— Нет. Я тебя не обижу.
— Обещаешь?
— Да, обещаю. Давай, прыгай в седло. Ты когда-нибудь раньше
каталась на железном пони?
Она покачала головой.
— Тогда слушай. Вот эти маленькие колышки — для ног. — Он
склонился над багажником мотоцикла, а когда выпрямился, держал в руках шлем.
Она без малейшего удивления отметила про себя красновато-пурпурный цвет.
— Держи ведерко для мозгов.
Рози водрузила шлем на голову, наклонилась, торжественно
посмотрела в зеркало на руле мотоцикла и громко расхохоталась.
— Я похожа на футболиста!
— Причем самого красивого в команде, — добавил он, беря ее
за плечи и поворачивая к себе. — Ремешок застегивается на шее. Погоди, я помогу
тебе.
Его лицо находилось на расстоянии поцелуя, и она
почувствовала слабое головокружение, понимая, что, если он захочет поцеловать
ее прямо сейчас и здесь, на залитом солнцем тротуаре, где прогуливаются люди,
направляясь по утренним субботним делам, она не станет противиться. Затем он
отступил на шаг.
— Не слишком туго?
Она покачала головой.
— Точно?
Рози кивнула.
— Тогда скажи что-нибудь.
— Этот реешок с'ишко тугой, — произнесла она и рассмеялась
от появившегося на его физиономии выражения. Через секунду он присоединился к
ней.
— Ты готова? — снова спросил Билл. Он все еще улыбался, но в
глазах появилась сосредоточенность, словно они приступали к выполнению очень
серьезного задания, когда каждый неверный шаг, каждое слово способны привести к
неисправимым последствиям.
Она сжала руку в кулак, стукнула по шлему и нервно
улыбнулась.
— Кажется, да. Кто садится первый, ты или я?
— Я. — Он закинул ногу на седло «дэвидсона». — Теперь ты.
Она осторожно занесла ногу над сидением и положила руки ему
на плечи. Ее сердце бешено колотилось в груди.
— Нет, — сказал он. — Держи меня за пояс, поняла? Мои руки
должны быть свободны, чтобы управлять мотоциклом.
Рози просунула руки ему под мышки и соединила их на его
плоском животе. В мгновение ока она почувствовала себя так, будто разом вернулась
в сон. Неужели все это происходит только потому, что когда-то она увидела
одну-единственную капельку крови на пододеяльнике? Потому, что ей вдруг
вздумалось махнуть на все рукой, выйти из дому и шагать, шагать, куда глаза
глядят? Неужели это правда?
