Девочка хотела поддразнить Габриэля, заставить его улыбнуться. Но тот не отводил взгляда от Иверта, и девочка взяла его руку.
– Пойдём внутрь, Габриэль. Давай дождёмся Смиттерса. Давай…
– Он не сможет убить меня, Эйприл, – сказал Иверт. – Он трус. Именно поэтому он сбежал и оставил Изабеллу одну.
– Это ничего не решит, приятель. – Колин подвинул Эйприл в сторону.
– Ему всё сойдёт с рук. Ему всегда всё сходило с рук.
– Не в этот раз, – возразил Тим. – У нас есть его признание. У нас есть всё.
– Этого мало.
– Нет, этого хватит.
В воздухе раздался новый звук – сначала неясный, но становящийся всё сильнее и сильнее. Сирены. На воде заплясали красные и синие огни катеров, которые мчались к берегу.
– Теперь он не отвертится, видишь? – Эйприл указала на полицейские машины, которые показались на дороге внизу. – Люди идут сюда.
Но затем Эйприл поняла, что сказала и что это значило. Люди шли к дому Винтерборнов – и к самому Габриэлю, для которого это было ужаснее, чем все убийцы и бомбы и кровожадные дядюшки мира, вместе взятые.
Его рука начала трястись. Лезвие меча дрогнуло. На лбу заблестел пот.
Сэйди и Вайолет вбежали в двери на веранду, крича:
– Копы почти здесь!
В голосе Сэйди звучали радость и облегчение, словно худшая ночь в их жизни уже подошла к концу. Но Эйприл больше не смотрела на безумца на полу. Она смотрела на мужчину с мечом и огни, мерцавшие вдалеке.
– Беги, – сказала девочка, пока не успела передумать. – Всё хорошо. С Ивертом мы разобрались. Ты можешь идти. С нами всё будет хорошо.
– Что? – голос Сэйди звучал растерянно, но Тим понял, что Эйприл имела в виду.
– Ага, – сказал он. – Убирайся отсюда. Сейчас. Пока ещё не поздно.
Иверт переводил взгляд с Габриэля на полицейские катера и на скалы, но не находил пути для побега.
– Он уже не отвертится, – добавил Колин. – У нас есть видео, где он признаётся в том, что убил всю свою семью. Всё закончилось.
– Габриэль, – воскликнула Эйприл с паникой в голосе. – Иди.
Тот посмотрел на человека у своих ног. Затем на меч в руке. А затем на девочку, которая говорила ему:
– Если ты не хочешь возвращаться… Если ты больше не хочешь быть Габриэлем Винтерборном, тогда иди. Найди себе остров или гору или что-нибудь ещё. Иди и будь счастлив. Она хотела бы, чтобы ты был счастлив. – Эйприл оглядела Колина и Сэйди, Тима и Вайолет. – У нас всё будет хорошо. У нас всегда всё хорошо. – Но Эйприл не умела лгать. Её голос дрогнул, а глаза защипало, когда девочка взмолилась: – Просто иди уже!
– Полиция, – кричал кто-то в доме. Выли сирены. И среди всего этого шума Смиттерс кричал:
– Дети, дети, где вы?
Эйприл услышала шаги и голоса людей на скалах внизу и оглянулась на своих друзей и Иверта. Габриэля на веранде уже не было.
Эйприл не хотела плакать. Она пыталась убедить себя, что даже не будет скучать. Габриэль ел её бекон, не смеялся над шутками и не воспринимал всерьёз её предложения заплести ему волосы. Эйприл он был не нужен. Ничуточки. Совсем нет.
Поэтому девочка вытерла слёзы и позвала:
– Мы здесь!
Послышался грохот тяжёлых шагов, крики и вопли, и на веранду вбежали офицеры полиции, крича:
– Кто здесь?
– Мы живём… – начал было Тим, но затем осознал, что полицейские смотрели не на пятерых оборванных сирот и миллиардера на полу у их ног. Нет. Полицейские смотрели мимо них.
И тут медленно – так медленно, что Эйприл могла бы подумать, что это сон, – кто-то вышел из-за выступа на самом краю обрыва с поднятыми вверх руками. Без плаща. Без меча. Без ножа. Только спутанная борода и слишком длинные волосы мужчины, который медлил, раздумывая над ответом.
– Я… Я – Габриэль Винтерборн.
37. Наследие Винтерборнов
Как выяснилось, возвращаться из мёртвых очень утомительно.
Габриэля ждали интервью и экзамены. Вопросы и проблемы. И бумажная работа. Очень много бумажной работы. И это не говоря уже о чудесном преображении, которое оказалось далеко не таким весёлым, как показывали в фильмах. Хотя, возможно, это относилось только к Габриэлю Винтерборну.
– Как думаете, с ним всё в порядке? – спросила Сэйди, когда дети улеглись на животы, наблюдая со второго этажа библиотеки за мужчиной, который сидел за большим столом в центре первого этажа. Каждые несколько минут Смиттерс приносил Габриэлю новые стопки документов, которые он не читал, или еду, которую он не ел, а потом раздавался звонок в дверь, и Смиттерсу приходилось уйти, чтобы отправить восвояси очередного посетителя.
Мужчина из погреба куда-то пропал, уступив место оболочке, которую Эйприл больше не узнавала. Теперь Габриэль даже не рычал.
– Он ещё рычит? – спросил Колин, опускаясь на пол рядом с Сэйди. Тим и Вайолет устроились возле Эйприл с противоположной стороны.
– Нет, – ответила Сэйди. – И это странно. Я скучаю по его рычанию. И по бороде.
Вайолет захихикала:
– Мне нравилась борода. Он был похож на пирата.
– Согласна, – сказала Сэйди. – Борода – это нечто.
– Вы в курсе, что я вас слышу? – крикнул Габриэль, не поднимая головы. – В этом зале хорошее эхо. Так, на будущее.
Эйприл не знала, смеяться ей или извиняться.
– Господин Габриэль, – в дверях снова возник Смиттерс. – Только что пришла доставка, и…
– Хватит с меня бумаг, – огрызнулся Габриэль. – Иди и скажи полиции или ФБР, или кто там ещё копается в грязном белье моего дяди, что мне без разницы, сколько скелетов они отрыли. Необязательно посылать мне копии каждого ордера и повестки, и…
– Но, сэр… – Смиттерс замолчал, когда в двери библиотеки хлынули люди с коробками и тележками на колёсах. Очень скоро библиотека наполнилась ящиками, на которые Габриэль смотрел как на худшие в его жизни рождественские подарки.
Такое зрелище не могло оставить пятерых детей равнодушными. Секунда – и все они вскочили, бросившись вниз по лестнице к огромным ящикам. Все, кроме Эйприл.
Она ещё долго оставалась совершенно неподвижной, пристально глядя на ящики. Потому что они казались… знакомыми. Девочка вспомнила, как цеплялась за один точно такой же, борясь с течением. Она вспомнила мужчин, которые тащили ящики к дому Иверта посреди ночи. Эйприл вспомнила…
Музей.
Когда Смиттерс отложил ломик и вытащил первую картину, Эйприл захлестнула волна дежавю. И сожаления. И немного замешательства вперемешку с дымом, потому что девочка узнала картину. Сейчас она должна была лежать горсткой пепла.
