Безобразные, запачканные, оборванные, покрытые дрянными лохмотьями, замаранные порохом, грязью, загорелые, смуглые, покрытые рубцами и синяками, с небритыми бородами, нестриженными волосами, и какие ругательства! Какие ужасные насмешки произносили они! Бедного Бенуа невольно охватила дрожь.
Палуба этого корабля также представляет странный вид.
Снасти и оружие были разбросаны в беспорядке по мокрому и грязному полу, покрытому во многих местах большими кровавыми пятнами.
Пушки, заряженные и готовые к пальбе, но покрытые грязью и ржавчиной, на лафетах которых видна была запекшаяся кровь и присохшие обрывки каких-то кусков, которые Бенуа с ужасом признал за лоскутья человеческой кожи и мяса!
О! как он тогда начал сожалеть о палубе своего корабля, столь чистой, столь опрятной; о своей маленькой уютной каюте, украшенной красивыми ситцевыми занавесками... о своем прозрачном пологе... о своей койке, в которой он спал так спокойно, о своем стакане с ромом, который он медленно выпивал вместе с бедным Симоном, разговаривая с ним о Катерине и Томасе, о своих веселых надеждах на будущее, о своем скромном честолюбии и о желании окончить жизнь свою спокойно на своей родине, в кругу своего семейства, под тенью деревьев, им самим посаженных.
— Ты чертовски упрямился повиноваться нашему приказанию, старый тюлень! — сказал ему один из разбойников отвратительной наружности и кривой. Этот злодей был едва прикрыт старыми разорванными панталонами и ветхой, красной шерстяной рубахой, подпоясанной веревкой, за которую был заткнут большой нож с деревянной рукояткой.
Тут Бенуа собрался с духом и отвечал ему смело:
— У вас шестнадцать пушек, а у меня нет ни одной. При таких обстоятельствах нечего вам хвастать, что остановили меня!
— Поэтому-то, толстый тюлень мой, и нужно было повиноваться, ибо право сильного всегда бывает право, а ты видишь, довольно ли у нас справедливости! — сказал разбойник, указав на корабельные пушки, стоящие на палубе.
— Одним словом, — продолжал Бенуа с нетерпением, — скажите же мне, зачем вы меня звали? И что вам надобно от меня? Я теряю время по-пустому и упускаю попутный ветер. Долго ли вы будете еще дурачиться надо мной?
— На это может тебе отвечать только один капитан наш, в ожидании же решения своей участи будь спокоен и не ворчи.
— Капитан! А! У вас есть капитан здесь! Хорош он должен быть! — сказал неосторожно Бенуа с презрительной гримасой.
— Замолчишь ли ты, старый боров! А не то я швырну тебя за борт в море!
— Но, черт возьми! — воскликнул несчастный шкипер, — скажите же мне наконец, чего вы хотите от меня: воды или съестных припасов?
— Воды и съестных припасов! Экой скупой! А рому? Не дашь?
— Давно бы сказал. Эй ты, Жан-Луи, — закричал Бенуа одному из своих матросов, — ступай на корабль и привези сюда в лодке...
— Эй ты, — сказал разбойник, разговаривавший с Бенуа, обращаясь к вышеупомянутому матросу, — эй ты, Жан-Луи, я тебе влеплю сейчас же две пули в лоб, если ты тронешься с места.
— Экие злодеи! И так вы не хотите взять от меня ни воды, ни съестных припасов.
— Мы сами съездим за ними на твой корабль, старый дурак.
— Как бы не так, — сказал Бенуа.
— Ты увидишь, что это будет так, как я говорю, и притом, без тебя еще.
Тогда капитан «Катерины», вместо того, чтобы отвечать, прищурил один глаз, надул левую щеку и щелкнул по ней пальцем.
Эта гримаса, по-видимому весьма невинная, показалась обидной для разбойника, и он, ударив бедного Бенуа своей широкой и запачканной рукой, повалил его на палубу, говоря:
— Разве ты почитаешь Кривого за мальчишку, что ли? Эй, вы! Свяжите-ка мне эту скотину покрепче!
Что и было тотчас же исполнено, несмотря на крик и сопротивление Бенуа.
Матросы его лодки были также задержаны Кривым и его достойными сообщниками.
В это время безобразная, курчавая голова высунулась из-под палубы и закричала:
— Кривой! Кривой! Капитан спрашивает, что за шум там у вас наверху?
— Скажи ему, что мы хотим угомонить старого черта шкипера с того кораблишки. Не слушается, проклятый!
Безобразная голова исчезла. Потом она опять появилась.
— Эй, вы! — закричал безобразный урод. — Эй! Кривой, капитан приказал, чтобы ему подали в каюту этого господина.
И, волей-неволей, почтенный Бенуа был спущен в люк, под палубу и очутился у дверей начальника и властителя корабля «Гиена».
Тут несчастный услышал голос. Ужасный громовой голос, который ревел:
— Разрубите пополам, как арбуз, этого старого дурака, если он будет еще упрямиться. А! Его принесли! Ну, пускай он войдет сюда, посмотрим, что за чучело!
Тогда Клод Марциал Борромей, вспомнив о Катерине и о Томасе, застегнул свою куртку, поправил рукой седые волосы, кашлянул два раза, высморкался и вошел.
ГЛАВА VII
Брюлар, атаман морских разбойников
И точно, он заслуживал быть начальником корабля «Гиена» и ее ужасных матросов!
Таковы были первые мысли капитана Бенуа, когда он предстал перед этим знаменитым атаманом.
Представьте себе рослого и широкоплечего мужчину с бледным, посиневшим и покрытым морщинами лицом, густыми черными нависшими бровями и светло-серыми, сверкающими глазами.
Одежда его состояла из старой синей шерстяной рубашки, подпоясанной веревкой. Атаман Брюлар сидел на сундуке перед маленьким столиком, запачканным жиром и вином, на который он оперся локтями, увидев входящего Бенуа.
А потом, устремив на шкипера сверкающие и проницательные взоры свои и подперев голову руками, он приготовился к разговору с ним.
Но Бенуа первый сказал ему с достоинством:
— Позвольте спросить вас, зачем...
Но Брюлар прервал его своим громким голосом:
— Позвольте спросить, собака! Чем спрашивать меня, лучше отвечай мне. Зачем ты так долго упрямился остановить свой дрянной баркасишка?
При этих словах лицо господина Бенуа покрылось румянцем справедливого и сильного негодования. Может быть он равнодушно бы перенес обиду, лично к нему относящуюся, но бесчестить его корабль... его милую «Катерину», называть его красивое судно баркасом. О! Он не мог этого перенести, а потому и возразил с горячностью:
— Мой корабль не баркас, слышите ли вы, грубиян! И если бы у меня не была слишком тяжела одна нижняя мачта, то вы бы никогда не догнали меня...
Тут господин Брюлар захохотал во все горло и продолжал, не переменив положения:
— Ты заслуживаешь, старый волк, чтобы я велел привязать тебя на веревке к моему кораблю и бросить в море, чтобы ты узнал, как он идет, но я готовлю для тебя нечто получше, да, дружок, нечто гораздо лучше этого, — сказал Брюлар заметив удивление Бенуа. — Но теперь еще не наступило время, скажи-ка мне, откуда ты идешь?
