С космодрома на колбасный завод
В то время как молодой сибирский инженер Андрей Стрелец (о котором я рассказывал в предыдущей главе) в конструкторском бюро своего Омского завода корпел над чертежами систем ориентации для космических ракет, его ровесник из Ленинграда Вениамин Грабар занимался космической практикой. Выпускник Военно-космической академии им. Можайского проходил службу на космодроме Плесецк в Архангельской области.
И так же как и Стрелец, Вениамин Грабар с распадом СССР решил, что перспективы работы в космической отрасли в условиях разрушающейся экономики страны более чем сомнительны, и окунулся в омут зарождающегося бизнеса. «В 1991 году, после увольнения в запас, мы с товарищами организовали свой первый бизнес. Начали с издательства книг. Издавали все — от общедоступной транскрипции Библии до „Винни-Пуха“ в оригинальном переводе, — рассказывал Грабар в 2005 году в интервью журналу „Стильный“. — Постепенно интерес к издательскому делу стал угасать, и я занялся производством систем для очистки воды».
История с водой тоже продлилась недолго — настоящие деньги в то время делались на других жидкостях. С отменой госмонополии на производство водки и спирта самым денежным бизнесом стал импорт по линии Национального фонда спорта, РПЦ и еще пары общественных организаций. Но чтобы воспользоваться таможенными льготами, необходимо было обладать связями хотя бы с тем же НФС. У молодого Вениамина Грабара таких связей не было. Зато он свел знакомство с людьми, которые пытались удержать на плаву несколько крупных водочных и спиртовых предприятий.
В октябре 1992 года было зарегистрировано весьма необычное акционерное общество «Росалко». Его учредителями выступили несколько еще не приватизированных государственных предприятий алкогольной отрасли из Великого Новгорода, Тулы, Курска, Тамбова, Пензы и Костромы. Руководители этих заводов рассудили, что единственным способом выжить под напором дешевой импортной водки и спирта, хлынувших в Россию, является создание корпорации, которая объединила бы дистрибуцию их продукции — недорогой отечественной водки под советскими брендами. Идейным вдохновителем «Росалко» стал директор новгородского «Алкона» Юрий Бобрышев. Молодому радиоинженеру Грабару Бобрышев доверил развивать сбыт в его родном Санкт-Петербурге.
Дефицит оборотных средств «Росалко» пытался компенсировать весьма экстравагантным способом. В 1993 году компания стала продавать водочные фьючерсы — бумажные векселя с изображением Менделеева, которые давали право на приобретение водки спустя три месяца после покупки этой бумаги. Из-за того что в условиях перманентно падающего рубля розничная стоимость водки росла, цена этих контрактов тоже постоянно индексировалась, и их можно было перепродавать третьим лицам. Самый дешевый фьючерс (они назывались «лиалы» — «литр алкоголя») по истечении трех месяцев с момента покупки можно было обменять на два ящика водки на складе «Росалко» или десять «лиалов» нового выпуска. Сегодня «лиалы» ценятся среди коллекционеров и доступны на разнообразных интернет-аукционах.
Составить полноценную конкуренцию наводнившим рынок спирту «Рояль», «Распутину», «Кремлевской» и поддельному «Абсолюту» было нереально. Но Грабару удалось создать работоспособную оптовую структуру. К моменту, когда корпорация «Росалко» в 1996-м ожидаемо развалилась, у него уже была своя торговая фирма «Русский водочный торговый дом „Росалко-Нева“» и достаточно денег и опыта, чтобы построить собственный завод. Свой ликеро-водочный завод Грабар запустил, арендовав помещения на крупнейшем в советские времена колбасном заводе Петербурга «Самсон» на Московском проспекте. Первая водка сошла с конвейера завода, названного «Ладога», в марте 1998 года. На церемонии открытия от городского правительства присутствовал Илья Клебанов. Молодой предприниматель произвел на него впечатление, и Клебанов предложил ему место в своей команде. Грабар предложение принял — передал бизнес в доверительное управление и перебрался в Смольный.
Человек со звериным чутьем
Когда Грабар и Клебанов перерезали красную ленточку на открытии «Ладоги» на Московском проспекте, имя главного водочного магната северной столицы, с которым собиралась конкурировать эта пара, было известно далеко за ее пределами.
Сын директора крупного гастронома Александр Сабадаш тоже мог бы стать военным, если бы не распад Союза. После окончания школы атлетичного сложения парень поступил в военно-морское училище имени Ленинского комсомола. Однако карьера подводника завершилась, не начавшись. С третьего курса Сабадаша отчислили, и 20-летний юноша, вовремя оценивший появившиеся с началом перестройки возможности, стал активным участником происходящих перемен.
Первые деньги Сабадаш заработал, торгуя шашлыками у Петропавловской крепости и водкой на финской границе прямо из багажника своих «Жигулей». Затем переключился на пошив курток-«алясок» и поддельных джинсов Levi’s. Еще в конце 1980-х смог договориться со шведской компанией V&S, производившей водку Absolut, и стал ее первым официальным дистрибьютором в России. Правда, со шведами вышел скандал: после окончания Игр доброй воли, которые прошли в Санкт-Петербурге в 1994 году, шведские партнеры выяснили, что каким-то удивительным образом объем проданного Сабадашем «Абсолюта» значительно превышает объем поставленного ему из Швеции. Согласно легенде, которую я слышал от нескольких ветеранов алкогольного рынка России, припертый к стенке Сабадаш не стал придумывать оправданий, а просто предложил шведам выкупить у него миллион бутылок левого «Абсолюта», произведенного в Польше и уже ввезенного им в Россию. Вполне допускаю, что эта история — всего лишь байка и ничего подобного не происходило на самом деле, однако дальнейший путь в бизнесе Александра Сабадаша и методы его работы вполне укладываются в образ, соответствующий этой легенде. Примерно так он поступал всегда.
Санкт-Петербург 1990-х с легкой руки основателя Агентства журналистских расследований (АЖУР) Андрея Константинова до сих пор принято называть «бандитским». Бывшая столица империи на более чем десятилетие стала ареной противостояния преступных группировок со всем сопутствующим антуражем: перестрелками, убийствами конкурентов, бизнесменов, чиновников, борьбой за самые жирные бизнес-активы. Вообще-то все то же самое в те годы происходило по всей России. Однако особенностью бандитских войн Петербурга, по версии Константинова, был не только масштаб их влияния на все сферы жизни города, но и отсутствие сдерживающего фактора в лице старых советских воров в законе, которые оставались влиятельными фигурами в Москве, но не слишком котировались среди бандитов новой формации северной столицы. При этом в своей обстоятельной энциклопедии бандитского Петербурга Константинов не посвятил Сабадашу не то что отдельной главы, но даже слова — Сабадаш там, кажется, вовсе не упоминается. И это несмотря на то что за глаза его никак, кроме как «рейдером», в городе не называли.
«Просто Сабадаш не имеет отношения к бандитскому Петербургу, — объясняет отсутствие столь значимой для 1990-х фигуры в „бандитской энциклопедии“ Питера один из ее составителей Евгений Вышенков, заместитель директора АЖУРа, а в прошлом милиционер, отсидевший срок за рэкет. — Он никогда не был в братве, никогда не имел своего коллектива. Одиночка».
