Похититель и губитель юношеских душ и разумов сидел, привалившись к стене. Он умирал. Во время осады его ранили, и, вероятно, лорд Флейм зря не отправил к нему лекаря.
Ласс выпустил врага из камеры, но не стал забирать с собой – с умирающим слабаком они бы далеко не ушли. Но и без подобной обузы, со стариками-советниками и лекарями, что вряд ли оставили все свои книги и травы на растерзание, сбежать далеко сын не успел бы. Флейм приказал отправить отряды на поиски. Отпрыска требовалось доставить живым, девок Слипингвиша тоже, правда, развлечься с ними он воинам не запрещал, о чем объявил достаточно громко. Советники, рыцари и лекари ему были не нужны.
Взбешенный Зейир решил отыграться хотя бы на Утосе. Флейм приказал унести из замка все ценное, а сам замок было решено предать огню вместе с его правителем. Всего несколько часов потребовалось, чтобы собрать добро, увести лошадей и всех людей.
Лорда Утоса привязали к вбитому в землю деревянному столбу, похожему на позорный, и принесли досок и сухой травы. Зейир долго шел к мести и собирался начать свое уничтожение и очищение огнем именно со столба и лорда. Флейм злорадно улыбался, он приблизился к мужчине и заговорил.
Но на его слова похититель ничего не ответил. Правитель потормошил тело и закричал от ярости, что переполнила его в одно мгновение.
Лорд Утос Слипингвиш умер, не дождавшись возмездия, и лишил Флейма даже последней возможности поквитаться. Пока врага тащили к столбу, тот еще кряхтел и что-то бубнил, кажется, он просил воды. Флейм не стал вслушиваться и тем более не желал исполнять никакие просьбы.
Те двое воинов, что ныне охраняли своего правителя, привязывали Утоса к столбу и клялись, что тот был жив и даже почему-то смеялся. Верно, рассудил Зейир, тот знал, что умрет ранее, чем захватчик насладится своим триумфом.
Ярость переполнила лорда, лишенного возможности отомстить сначала Хагсону, а затем и Утосу, тем двум людям, что издевались над его детьми и, что еще хуже, посмели тем самым унижать его самого. Охрана Флейма закричала и бросилась врассыпную, когда их лорд бешено взревел и пламя от факелов перебросилось на погребальный костер Слипингвиша.
Дальнейшее Зейир помнил как в тумане. Кажется, несколько человек из его охраны не спаслись от пламени, пока разбушевавшийся правитель уничтожал жилье ненавистных лордов. Камни не горели, зато растрескивались, но все деревянные конструкции, в том числе и те, что поддерживали тяжелые своды над Большим залом, обуглились моментально. Затем настал черед псарни, конюшни, амбаров и оружейных – Флейм желал уничтожить все.
До позднего вечера Зейир не возвращался к своим людям. Удивление читалось на лицах приближенных – они, верно, решили уже, что их правитель мертв, и появление целого и невредимого лорда, даже одеяния которого не тронул огонь, вызвало волну ропота. Флейм бы порадовался эффекту, что произвел, но он так и не утолил свою злость, и отвратительное настроение мешало наслаждаться моментом.
На рассвете, когда отряд готовился к отправлению, Зейир проснулся в менее скверном расположении духа. Он рассчитывал услышать, что его наследник, единственный сын, вернулся, а всех сбежавших умертвили и в качестве доказательства принесли головы врагов. Однако Ласса все еще не нашли. Отряды вернулись ни с чем.
Лорд Флейм вновь потерял над собой контроль. Он кричал на болванов, что посмели возомнить, будто достойны отдыха, и разве что не пинками отправил восвояси уставших воинов и приказал присоединиться к ним еще нескольким группам.
Поскольку ждать сына в Файрфорте было удобнее и комфортнее, Зейир принял решение выдвигаться домой. На дорогу должно было уйти куда больше времени, поскольку груженные добром телеги, своевременно отобранные у крестьян Слипингвишей, замедляли весь отряд. Оставлять без достойной охраны свои трофеи Флейм не желал, да и отправляться с отрядом вперед было опасно – нет, разбойники или желающие мести выжившие крестьяне и враги не страшили его, однако он опасался, что хитрые воины обокрадут его прямо во время похода.
В трех днях пути верхом, что ныне войско могло бы пройти в лучшем случае за пять, во время привала, когда уж опустилась ночь, еще одна плохая новость настигла Флейма – гонец, отправленный верным соратником Аском, поведал о возвращении сына лорда Дарона Флейма в Файрфорт.
– Фейлн в Файрфорте? Пусть поиграет в лорда, мы доберемся до дома, и я выставлю его вон.
– Вернулся не милорд Фейлн, милорд Флейм. В Файрфорт возвратился милорд Верд Флейм.
– Верд?! Я уж и не ожидал его увидеть живым. О да, мальчишка, верно, вновь развлекается и наслаждается обществом женщин и вкусными блюдами – наверстывает циклы плена…
– Нет, милорд Флейм.
– И что же он тогда делает?
Гонец замялся. Тому, кто являлся с плохими новостями, нередко приходилось получать увечья или лишаться жизни за переданную информацию. Зейир понимал, что мужчина боится – уже четверо из гонцов нового правителя не пережили донесения о том, что лорду приходилось не по нраву. Но простолюдины – разменная монета, не способная ни на что, кроме службы. А как именно служить – решают те, что рождены править.
– Из тебя силой выбивать каждое слово? Говори!
– Милорд Верд Флейм провозгласил себя правителем Великой Династии. Он собирает сторонников.
Пламя от костров за спиной Зейира взмыло вверх.
Шау
Лекари неустанно следовали за правительницей Ветви Лоудбелл. Они не оставляли леди ни на минуту днем, а по ночам стояли на страже у ее дверей.
Шау ненавидела их. Всех. Лекари, Гроссмейстер, Серые рыцари, Йарен и другие советники – они лишь болтали, но ничего не делали. Они считали хозяйку Ворнингбелла душевнобольной, перешептывались, продолжали жалеть мать, потерявшую сына и мужа, вещать о проклятиях, а особо рьяные и благочестивые обещали молиться за свою госпожу всем Богам.
Леди слышала, что говорят люди, видела, как они смотрят, и от этого становилось лишь хуже.
После того как она побывала в теле Велеса, когда убедилась, что ее наследник, ее первенец жив, Йарен первым узнал об этом. Главный советник Ворнингбелла и рода Лоудбеллов помогал отцу Шау, Отто и леди, но ничего не хотел делать, чтобы помочь Велесу.
– Йарен! Йарен, я видела Велеса, мой сын жив!
Ей вновь, перед приходом советника, положили на лоб тряпку, что отвратно воняла лекарскими травами и оставляла на коже оранжевые пятна, которые не смывались в течение цикла, а то и двух, сколько бы их ни терли туго сплетенными пучками травянистых лиан.
Шау стащила свой компресс, что должен был ее успокоить, но вместо того лишь раздражал.
– Йарен, он жив, и его держит в плену этот рыцарь, Саттон. Он похитил моего мальчика, он издевается над ним, он…
– Миледи, я слышал, что вы лишились чувств. Горе утомило вас, и вам требуется покой.
– На кой мне сдался покой, если мой сын в плену? – Она сжала в руке тряпку, и пара капель упала на постель. Леди поднялась на ноги и бросила компресс в ночной горшок. – Он страдает. Йарен, мы сейчас же отправимся в Санфелл – вели седлать лошадей.
