А потом раздается тихий клацающий щелчок – в диске кончились патроны. Я еще успеваю разглядеть, что мне все же удалось заставить фрицев залечь, как левая сторона лица взрывается дикой болью…
Прихожу в себя я на дне ячейки, смотря в ясное, чистое небо над головой. Такое спокойное, мирное солнечное небо, лениво гонящее небольшие облачка… Ребенком я обожал смотреть на них, представлять себе замки или сказочных драконов, лежа в траве или стогу сена, когда бывал в гостях у бабушки. И настолько болезненным получился контраст светлых детских воспоминаний с тем, что происходит здесь и сейчас, пока я лежу на телах своих товарищей, что глаза на мгновение наполнились влагой, и я вскрикнул, словно от боли.
И, словно в ответ, через сильный звон в левом ухе до меня донеслись другие крики. И голоса. И русский мат. И немецкие ругательства… Они раздались совсем близко.
Стремительно прихожу в себя, пытаюсь резко встать. Получается, хотя голова и левая скула отзываются сильнейшей болью. Коснувшись рукой щеки, чувствую кровь, но понимаю, что пуля только царапнула ее, повредив скулу. Провожу кистью дальше и обнаруживаю на месте мочки уха какие-то обильно кровоточащие ошметки. Раньше я бы умер от ужаса, получив подобное ранение, но после смерти Степана и Василия в этой же ячейке понимаю, что, в общем-то, легко отделался.
Крики и брань дерущихся, стреляющих друг в друга людей различаю все явственнее; хватаюсь рукой за кобуру – и, похолодев от страха, понимаю, что она пуста. Тут же вспоминаю, что держал подарок Нежельского в руках, когда бежал к нему на помощь, и, посмотрев под ноги, замечаю пистолет на дне ячейки у правой стенки.
Сжав пальцы на его прохладной, ребристой рукояти и почувствовав в руках тяжесть увесистого оружия, тут же ощущаю себя гораздо более спокойным и защищенным. Аккуратно высовываюсь в ход сообщения – и тут же дважды жму на спуск. Заметивший движение и уже успевший на него среагировать немецкий унтер вскинул автомат, но обе пули вошли в его живот прежде, чем он успел выпустить в меня очередь. Сам дивлюсь своей меткости, но тут же понимаю, что с пяти метров довольно сложно промахнуться по человеку, которому некуда деться в узком ходе сообщения.
На мгновение обернувшись назад и удостоверившись, что там никого нет, быстрым шагом двигаюсь к убитому. Внезапно впереди показывается еще один фриц – мы замечаем друг друга одновременно. Вот только он вооружен винтовкой и вынужден вскинуть ее к плечу, чтобы прицелиться. Хотя бывалый германский вояка делает все это быстро и сноровисто, пистолет в моей руке еще быстрее: после короткого мгновения моей растерянности он тут же оживает двумя выстрелами. Первая пуля вскользь задела фрицу правую руку (прям как мне!), сбив тому прицел, а вот вторая точно угодила в грудь противника. Он тоже успел нажать на спуск, вот только выстрелила его винтовка куда-то в небо…
На дне окопа я замечаю и другие немецкие трупы, и павших погранцов. Но судя по звукам, впереди еще идет драка, и я стараюсь успеть вступить в нее прежде, чем погибнут последние соратники, оставив меня с врагом один на один. Про автомат убитого унтера счастливо забываю, а вспомнив, уже не возвращаюсь, лишь горестно цокнув языком.
Впрочем, как бы я ни торопился, все равно опоздал. На моих глазах немецкий стрелок выстрелом в упор свалил бросившегося на него красноармейца с саперной лопаткой. Еще один немец попытался заколоть штык-ножом, пристегнутым к винтовке, погранца с СВТ, не успевшего примкнуть свой штык. Но он сумел сбить вражеский укол стволом самозарядки в сторону и тут же ударил прикладом навстречу, плотно зарядив противнику в челюсть и сбив его с ног. Однако третий немец уже подскочил к нему сзади и ударил ножом в спину, прихватив за шею…
Все это произошло за несколько секунд, и стрелять раньше я не стал только потому, что побоялся попасть в Игоря Степанова – зарезанного на моих глазах пограничника. Особо мы с ним не общались, но познакомиться успели, и при виде гибели товарища душу вновь заполонила черная ярость. Направив ствол Р-38 на врагов, я начал жать на спуск.
Раз, два, три, четыре, пять… Первую пулю получил убийца Игоря, еще три – вражеский стрелок, спешно передергивающий затвор, но так и не успевший выстрелить… Пятая пуля вновь досталась фрицу, заколовшему Степанова, ибо вначале я только ранил его в плечо.
Клац…
На сбитого пограничником немца, попытавшегося встать, патронов уже не хватило. Поменять магазин я точно не успеваю – а потому просто бросаю пистолет в лицо немца, встающего с колен и также перезаряжающего свой винтарь. Может быть, секунду (а может быть, и полсекунды) трофей мне подарил, пролетев рядом с головой врага (тот все-таки отвлекся). А пока фриц возится с затвором, я сам бросаюсь вперед, понимая, что это единственный шанс. Рука нащупывает клапан на ножнах штык-ножа, срывая его и рывком выдергивая клинок…
Фриц все же выстрелил. Но за секунду до того я успел ударить по длинному стволу винтовки – и пуля прошла мимо, а отдернуть оружие немцу уже не хватило времени. Схватившись левой за ложе винтаря и навалившись на него всем весом, что есть силы бью сверху вниз правой рукой с зажатым в ней ножом; клинок держу обратным хватом. Немец пытается перекрыться предплечьем, но я вновь бью, целя куда-то в шею, хотя на деле даже не смотрю, куда в итоге приходит удар.
– На, на, на-а-а!!!
Я бью много раз, пока уже глаза не застилает кровавыми брызгами – только тогда понимаю, что враг подо мной не сопротивляется, а лишь безвольно дергается при каждом ударе.
Несколько секунд просто лежу сверху – мне уже все равно, есть ли еще немцы в окопах или нет и что будет дальше. Я даже боюсь посмотреть, что сделал с убитым – ведь такого быть просто не должно. Не должно! Люди же ведь не звери, так почему же столь жестоко убиваем друг друга?! Этот бой… Этого слишком много, чтобы все спокойно пережить. Этого слишком много, чтобы пропустить через себя. Я выгорел, и сейчас мне практически все равно, что будет дальше.
Все же где-то минуту спустя я приподнимаюсь над бруствером – стало банально любопытно, куда же все-таки подевались немцы. А они, оказывается, отошли, оставив, кстати, немало трупов именно перед самыми окопами, – и что-то подсказывает, что это вряд ли только моя заслуга. Скорее всего, вражеское отступление связано с кинжальным огнем «максимов», а в траншеи сумела ворваться не такая уж и большая группа врагов, самых быстрых и самых везучих.
Хотя про их везучесть теперь уже можно поспорить.
Заслышав уже хорошо знакомый вымораживающий свист, я даже не особо удивился. Точнее, удивился – тому, что фрицы начали атаку, не обработав как следует наши позиции минами. Но теперь-то, я уверен, «огурцов» они точно не пожалеют…
Глава шестая
23 июня 1941 года. Декретное время: 9 часов утра. 8-й опорный узел обороны 62-го Брестского укрепрайона
Мин немцы действительно не жалеют. Потому, забившись в ближнюю к месту схватки ячейку, я обреченно вслушиваюсь в свист падающих снарядов.
