Бежал я минут десять, прежде чем заметил явственно выделяющуюся в предрассветных сумерках стену деревьев практически у самого берега Буга. Вот она, «роща» младшего лейтенанта. Хотя по моим понятиям здесь целый лес! И вот, остановившись перед финальным броском в укрытие, я пытаюсь хоть немного продышаться, а потом вновь срываюсь на бег. Осталось совсем чуть-чуть…
Под прохладную сень деревьев я врываюсь с первыми лучами солнца, стараясь как можно быстрее углубиться в самую чащу. Лес встречает меня едва ли не первозданной чистотой, ароматами цветов и трав, оглушительным птичьим пением… Сказка – будто бы и нет войны! Вот только каким образом мне искать в этой сказке наших?! Нет, меня честно предупредили, что, если поднимется пальба, отряд снимется и ждать никого не будет. Но ведь и фора у них не такая большая, меньше получаса, по сути… А вдруг кого и оставили дождаться прикрытия?
Однако же и не крикнешь: «Ау, люди добрые, отзовитесь!» Отзовутся, еще как отзовутся – только совсем не добрые, да и не факт, что фашистов можно назвать людьми. По крайней мере, сражались мы друг с другом со звериным ожесточением, и о пощаде речи не шло с обеих сторон.
Но ведь впереди меня прошло шестнадцать человек. Шестнадцать! Пробираясь сквозь чащу, они просто обязаны были оставить след – притоптанную там траву, обломанные ветки… Может быть, и действительно оставили. Да только я не могу ничего разобрать в сумерках чащи – а тут, несмотря на восход солнца, пока по-прежнему стоят сумерки – или мне просто не хватает внимания все это заметить. А может, погранцы вообще как-то приучены ходить по лесу, аккуратно раздвигая перед собой ветки и стараясь попасть след в след впереди идущему товарищу? Бред, конечно… Ну а вдруг? Ведь не хуже меня понимают, что может быть погоня – зачем тогда оставлять лишний след?
Понимая, что в любом случае погранцы ушли от реки по направлению в глубь чащи, начинаю двигаться примерно тем же путем. Про то, что человеческий шаг один короче другого, отчего люди в снегах, пустынях и чащах имеют привычку бродить по кругу, слышал еще в детстве. И сейчас стараюсь наметить себе ориентиры – например, то или иное дерево с какими-либо необычностями в облике: раздвоенным, слишком тонким или, наоборот, слишком толстым стволом… Или вон тот же крупный муравейник из веток! Так, идя от ориентира к ориентиру, я хотя бы не закружу в чаще.
Проходит примерно минут пятнадцать, прежде чем мой взгляд в поисках ориентира вычленяет какие-то свежие зарубки на коре толстого, здорового дуба. Приблизившись, я разбираю четко вырезанные четыре буквы: «сам» и чуть в стороне «р».
Самсонов Роман!
Все-таки не забыли обо мне!
Едва ли не бегом подрываюсь к дереву – рядом никого. И вроде бы ничего… Обойдя вокруг дуба, замечаю наконец, что земля на обратной стороне его рыхлая. Наудачу запустив туда руку, с удивлением и радостью нащупываю что-то плоское, кожаное. Какая-то сумка… Внутри нее оказывается вчетверо сложенная небольшая карта и краткая записка к ней: «Идем за Кадацким. Удачи, Рома».
Идем за Кадацким… Это значит, в Беловежскую Пущу.
Устало приложившись спиной к толстому стволу дерева, я закрываю глаза. И тут же вижу пробитое горло Женьки, толчками выбивающуюся из него кровь, молящий взгляд обреченного человека, который еще не смирился, еще не поверил, что смерть-то – вот она… Неизбежна. Эта картина преследовала меня все время суматошного бегства, но тогда я активно боролся за собственную жизнь, и у меня просто не было времени переживать, пропускать случившееся через себя. А сейчас я словно со стороны слышу собственный тонкий всхлип, и в глазах мутнеет от влаги. Томилин… Михайлов… Нежельский… Товарищи, погибшие друзья…
Я трясусь в безуспешных попытках сдержать рыдания, но лица павших соратников, моменты их смерти один за другим встают перед глазами. Меня разрывает изнутри от жалости к ним – и от жалости к себе. От глупости и несправедливости смерти этих честных, прямых, как сталь, людей, каждый из которых в какой-то момент пожертвовал собой – и одновременно от понимания того, что одному мне здесь не выжить. Товарищи хотя бы погибли в бою – а как умру я? Какой конец мне уготован?!
…Гложет ли меня совесть за то, что бросил Жеку? И да, и нет. Умом я понимаю, что, оставшись с красноармейцем, я бы ничем не смог ему помочь, ничего бы не сумел сделать для того, чтобы спасти его. Туда бы операционной стол и опытного врача с реанимационной бригадой да запасом крови для переливания… Но это я понимаю умом. А вот сердцем… Я ведь заглянул ему в глаза. И буквально физически ощутил, как же страшно было умирать Томилину, как невыносимо страшно и больно осознавать, что это – конец, что он неизбежен. Ему было невыносимо одиноко в тот миг и страшно остаться одному, осознавая, что кругом враги и спасения нет… Женька не был эгоистом и ни за что не захотел бы, чтобы я умер рядом с ним без всяких шансов помочь. Но даже понимая это… Чувства порой далеки от доводов разума. Да, я осознаю, что поступил единственно верно. Однако в то же время чувствую, что предал друга…
А еще – что, окажись я на его месте, мне было бы очень важно, чтобы рядом находился хоть кто-то из своих. Как бы эгоистично это ни звучало…
Спустя минут десять я успокаиваюсь, хотя это удается не сразу. Но со слезами приходит и облегчение, проясняется в голове. Оставив все сантименты за спиной, я выделил для себя главную проблему, которая и стояла передо мной изначально: как выжить в ближайшие девятнадцать дней?
Да, теперь у меня есть небольшая карта окрестностей, в которой я даже сумел немного разобраться. Так, на ней отмечены Величковичи и Новоселки, Волчин, где находился штаб (или комендатура?) погранотряда, тот самый лесной массив, где я сейчас нахожусь. Кстати, довольно масштабный, как оказалось, «рощей» тут и не пахнет – вот только если идти на восток, то заканчивается он как раз у занятого немцами Волчина.
С юга лес огибает деревню Паниквы, севернее – деревню Мачулище (а может, и не деревню, а село). За ней начинаются открытая местность и целый ряд населенных пунктов: Токари, Макарово, Огородники, Ковалики, а дальше карта просто обрывается. И главное – где тут Беловежская пуща? Куда идти, если на восток, оказывается, нельзя?!
Участок реликтового первобытного леса под названием Беловежская пуща находится в Беловежском регионе на границе Польского генерал-губернаторства и СССР приблизительно в сорока километрах к северу от вашего месторасположения.
В этот раз никакого ликования насчет внезапной активации послезнания нет – плавали, знаем, как все будет работать. Пару минут функционирует, потом пропадает на сутки!
Неверная оценка работы автономного помощника. В связи со сбоем подачи электроэнергии капсула игры «Великая Отечественная» перенастроила рабочий цикл виртуальной реальности без перерыва игрового процесса. А с этой минуты вам будет доступен автономный помощник.
Что за бред? Эта хрень теперь что, читает мысли?!
Не забывайте, что виртуальная реальность построена искусственным интеллектом игры в вашем сознании.
– Хорошо!
