Мещерякова вернулась ко мне где-то через час. Подошла вплотную, прожигая ледяным и одновременно яростным взглядом, и процедила сквозь зубы:
– Ну что, рад? Получил, что хотел?
Я промолчал, не опуская, однако, глаз. И тогда Оля заговорила уже чуть более спокойно:
– Самсонов, я же тебе днем предлагала. Чего отказался, раз так сильно хочешь кобелиться?
– Кобелиться. Я. Не. Хочу.
Злость молнией сверкнула в глазах казачки:
– А что же ты тогда на реке устроил?!
– А ты на себя посмотрела бы со стороны моими глазами, может быть, и поняла.
После секундной паузы Мещерякова ответила уже мягче, с заметной обидой, но не гневом:
– Я же попросила тебя – не смотри.
С некоторой запинкой я честно ответил:
– Так как же на тебя не смотреть, когда ты такая… красивая?
Легкая улыбка тронула губы девушки – а ведь это успех! Заговорив снова, Оля словно бы отпустила случившееся – по крайней мере, прежнего напряжения в ее голосе я уже не слышу:
– Ром, ты спрашивал меня, было ли у меня когда с мужчиной… Не было никогда. Потому что у казачек испокон веков заведено так: честь береги смолоду. А девичество – это женская честь, это дар, который молодая жена дарит мужу. Мужу, понимаешь?
Я горько усмехнулся:
– И кто же нас теперь поженит, а, Оль? Это ж война, тут убить могут до конца этой ночи или заката завтрашнего дня. Что тут жениться – тьфу, пустяк! Думать о будущем ведь не надо! Только кто поженит?!
Девушка коротко шмыгнула носом, а потом прямо, с непосредственной простотой отметила:
– Так ведь жениться-то нужно по любви.
Я едва удержался от того, чтобы не рассмеяться вслух – какая может быть любовь через сутки знакомства?! А потом вдруг понял, что мысль о женитьбе с Мещеряковой, в общем-то, и не вызывает никакого отторжения и что, происходи все в моей реальности, даже восьмилетняя разница в возрасте с казачкой меня, в общем-то, не смутила бы… Но здесь… А с другой стороны, что здесь? Сутки знакомства на войне – это ведь далеко немало, учитывая, что я чудом выжил в начале этих самых суток. По ее вине, кстати.
Так что ответ мой прозвучал неожиданно серьезно:
– По любви так по любви. Я не спорю.
Казачка замирает на несколько секунд, после чего с ехидцей и тщательно скрываемым волнением в голосе спрашивает:
– Это ты меня так замуж позвал, Самсонов?
Все же мне не удалось сдержать невольного смешка:
– Шустрая ты, Мещерякова, и хитрая, как лиса! Замуж… Это же ведь на всю жизнь!
Ольга разом посмурнела, после чего резко ответила:
– Так и не кружи тогда голову, Рома! Хуже всего, когда надежду дарят, а после ее топчут! Да лезут притом под юбку, едва ли не силком берут…
Меня уже начинает раздражать вся эта ситуация и хождения вокруг да около, потому замечаю в тон казачке, столь же резко:
– А мне тебе соврать насчет большой и чистой любви?! Я же сказал – что-то испытываю. Пока не могу понять и разобраться в том, что именно. День всего прошел! А ты уже о свадьбе говоришь – еще о детях вспомни!
Тут девушка и вовсе вспыхнула, едва ли не прошипев:
– А то ты не знаешь, умник, как бабы после вас, мужиков, непраздными становятся? Или думаешь, что, взяв меня у реки, без дитя бы оставил?!
Только тут до меня дошло, что никаких презервативов у меня с собой и в помине нет и что в случае возможного секса я бы вряд ли успел вовремя среагировать… Короче, Мещерякова права – в нашем случае физическая близость вполне могла окончиться ее беременностью. И в этом ракурсе все ее заявления о супружестве и прочем имеют под собой вполне себе практическое основание. Осознав это, я заговорил уже гораздо мягче:
– Слушай, что было – за то извиняюсь. Правда, лучше бы не смотрел, сам не свой стал! Но тут и врать не придется – я таких красивых девушек, да еще едва ли не обнаженных, вживую впервые видел. Подумал, что вдруг ты не против будешь, а потом и вовсе… понесло меня. Прости.
После секундной паузы Ольга с явственной горечью в голосе тихо ответила:
– А я, может, и была бы не против, Рома… Но устала я одной быть, давно уже по всем меркам в девках и перестарках засиделась. А веришь, нет – как хочу семью свою, чтоб муж добрый да честный, да деток малых! Мне не везло таких мужчин встретить, чтобы ради меня готов был… на поступок. А ты его утром прошлым совершил. И после заставил поверить, что люба я тебе, не только телом люба, но и душой. Я весь вечер что вся не своя была – все думала о словах твоих о войне, о том, что сгинуть можем в любой миг, так любви и не узнав… Думала, что, может, и стоит девичество свое тебе подарить – и молиться, чтобы оба живы остались да после семью создали! Но когда ты меня силой брать стал, такая обида сердце взяла, душу черной тоской наполнила… Подумала, что ничем ты не лучше других, что судьба моя вновь надо мной зло пошутила, положив под лжеца молодого, что слов красивых говорить мастак.
М-да, после такой отповеди у меня горит от стыда все тело, включая кончики ушей! И ведь самое главное – вот о чем она думала, всего в шаге я был от согласия казачки! Но теперь… Теперь переспать с ней, не будучи уверенным в том, что я чувствую, – это предать ее… Даже хуже. Предать себя. Ибо такой скотской лжи в моей жизни еще не было, каким бы слабовольным и трусливым человечишкой я себя ни считал… Но как можно быть уверенным в чувствах к игровому боту?!
Боту… Невероятно живому, яркому, красивому боту, которого я давно воспринимаю как реального человека!
Будучи мальчишкой, я нередко мечтал о том, что в моей жизни появится кто-то. В смысле – очень красивая, яркая, любящая меня женщина. В моих фантазиях у нас всегда были невероятно романтичные истории любви, и порой казалось, что я действительно испытываю что-то к выдуманному образу. Глупость? Конечно. Но я был ребенком.
Однако сейчас передо мной стоит и едва ли не плачет (в очередной раз, зараза!) далеко не просто образ. Бот или не бот (может, я сошел с ума или действительно переместился во времени, а помощник не более чем игра воспаленного разума?) – но Ольга чувствует. А еще сопереживает, помогает мне, заботится обо мне… И как можно считать ее нереальной, когда ее можно потрогать – и почувствовать под руками жар крепкого женского тела? Когда ее можно слышать, чувствовать запах ее волос, любоваться улыбкой на ее губах? Когда у нее есть история, которую я вряд ли мог себе даже представить возможной?! Как тут можно считать ее ненастоящей?!
– Оль, мои слова – это не просто пустые звуки, за которыми ничего не стоит. Но если я сейчас скажу, что люблю – я обману. А обманывать тебя не желаю. Но знай – ты первая в моей жизни женщина, которой я хотел бы это сказать.
Девушка молчит какое-то время. А потом она неожиданно шагнула ко мне, осторожно прижавшись – и вновь поцеловала. Сама. В губы. И поцелуй этот длился значительно дольше, чем днем… Когда же казачка отступила, дав нам обоим вздохнуть умопомрачительного сладкого воздуха (кажется, что даже мир вокруг заиграл какими-то новыми красками!), она тихо прошептала:
