Мой приятель остановился и посмотрел на меня какими-то бездонными, полными ужаса глазами. “Толя! – воскликнул он, показывая на толпы гуляющих. – Сколько людей, сколько мяса!.. Должна быть война… идет война, вот-вот”.
И вы знаете, в тот момент я был с ним согласен. Его ужас передался и мне: действительно, если все так благополучно и уже выросло столько нового этого людского материала для пушек и бомб, то как же иначе, если не война? Благополучно долго – разве бывает?
Еще раз говорю: это было двадцать лет тому назад. Позже я с горечью узнал, что мой приятель-художник сошел с ума, его поместили в киевскую психбольницу имени Павлова. Всерьез сошел с ума; возможно, что одной из причин была и его слишком большая впечатлительность. И не знаю, где он сейчас, что с ним. Но боже мой, какие мы испуганные, какие мы взвинченные – рождающиеся и вырастающие в СССР, в постоянно взвинчивающей обстановке. Ну, как же – газеты, значит, пахнут порохом; радио, телевидение – порох; идешь по улице – каждый десятый военнослужащий в форме; едешь по шоссе – ракеты по сторонам, военные колонны, танки; по железными дорогам без конца идут воинские эшелоны; в школах – военное обучение, и так далее, и так далее – вплоть до праздников, с чего же они начинаются у нас – с демонстрации самых страшных видов вооружения…
Я шесть лет в Англии и не могу до сих пор надивиться: я еще ни разу не встретил здесь на улице человека в военной форме. Раза два или три, выезжая далеко за город в леса по грибы, я, да, видел несколько воинских английских грузовиков, на них ехали солдаты, там в лесах у них, по-видимому, лагеря, полигоны – но это все, что за шесть лет зрительно напомнило мне, что на свете существует такое явление, как война. Приезжают в Англию новые люди, выехавшие из СССР. Один из обязательных потрясенных вопросов (я уже знаю его наперед, я уже жду его): “Почему в Англии на улицах – ни одного военного?”
Но на это же простой ответ в виде вопроса же: “А что им делать в мирное время на улицах?!” Оказывается, далеко не везде такая – да, да – военная истерия, как в Советском Союзе. Живя в СССР, мы так к ней привыкаем, что думаем, будто иначе и быть не может. Так может. Может.
В свете, как говорится, вышесказанного вы, возможно, лучше поймете меня, если я признаюсь, что с некоторых пор очень осторожно отношусь к тем, кто предсказывает человечеству возможные скорые беды, разные апокалипсические ужасы. Опасаться худшего, предупреждать о возможности этого худшего, одним словом, так сказать, здоровая бдительность – да, да, все так. Но где она переходит в самовзвинчивание? Бесконечные истерические крики, что без столкновений, кровопролитий… как это по коммунистической терминологии? “Кто кого?”, “Всемирный пожар”, “Или мы их, или они нас”, “Непримиримые противоречия”, “Глобальные конфликты” и так далее – что же это, если не прямое самовзвинчивание, как на той Вороньей слободке, когда пожар в конечном счете уже не может не состояться.
Не лучше ли бы наоборот: можно жить мирно, можно избежать катастроф и конфликтов. Взглянешь так на историю – Господи, скольких несчастий, войн, бед преспокойно могло бы и не быть. Если бы отдельные властелины, группы и целые народы не самовзвинчивались, а держали бы себя спокойно, в руках.
Так ведь многого и не было! Не случилось – история молчит. Не случилось – о чем же писать? Мы видим лишь то, что случилось. А что, оно обязательно должно было случиться?
Да, да, потом специалисты, ученые, историки, экономисты, политики с выкладками в руках будут доказывать, что, мол, иначе и не могло быть, что тому были такие-то и такие-то коренные, глубокие и так далее основания. Задним числом все можно доказать.
Ну, вот, например, почему обязательно должна была быть советско-финская война в 1939 году. О, какая была тогда шумная, кровавая война, сколько людей убито, искалечено, кончилась для СССР позором. А ведь ее преспокойно могло бы и не быть… Не кажется ли вам? А как вы полагаете, семь миллионов одних только умерших от искусственного голода во время проведения коллективизации в 1933–1934 годах, этот действительно апокалипсический ужас, – это непременно должно было быть? И другое, и многое, многое другое…
Беседа 135. Преступление в Виннице
Часть 1
5 марта 1976 г.
Небольшой документальный сборник лежит передо мной. В Советском Союзе простому человеку эти документы недоступны. Разными путями, в основном во время войны, они попали на Запад, они представляют события неполно, отрывочно, их надо рассматривать лишь как образец, лишь как какую-то энную, энную, микроскопически малую часть того, что могло бы и должно было бы быть вскрыто и собрано.
В 1943 году в тихом и уютном украинском городе Виннице (примерно 100 тысяч населения до войны), во время немецкой оккупации, были проведены раскопки массовых могил с жертвами сталинского террора. Немецкие фашисты поначалу (главным образом из пропагандистских целей, естественно) делали такие расследования, но только лишь, – так бы сказать, – слегка прикоснулись. В Винницу, так же как и в Катынь, они пригласили международную комиссию, опубликовали результаты расследований. Но после Винницы нацисты перестали этим заниматься: во-первых, из-за поворота военных событий им стало не до того; во-вторых, они сами были заняты наполнением могил, ничуть не менее страшных. Результаты расследований, подобных катынским и винницким, которые начинались в Киеве, Житомире, Каменец-Подольске и других местах, не были опубликованы.
В Виннице было раскопано примерно 12 тысяч трупов, по-видимому, еще много осталось неоткрытого. Слух говорит, что в Киеве и других местах открывались вещи, более крупные по масштабам. Но тех документов нет, мы можем лишь воображать себе общую картину, основываясь на ее малом винницком осколке.
За 20 с лишним довоенных лет советской власти жители Винницы, вместе со всем многомиллионным советским народом, подвергались волнам террора. Массовые расстрелы в Виннице происходили в 1921–1922 годах, когда Чека наполнила вблизи городского парка так называемое “интернациональное кладбище”, на месте которого впоследствии был выстроен стадион. Далее особо крупные расстрелы происходили в 1928 году, когда ГПУ занималось делом так называемого “Союза Освобождения Украины”. Следующая волна – 1929–1931 годы, во время принудительной коллективизации. Затем в 1933–1934 годах, без расстрелов, массово умирали люди от организованного по указанию Сталина голода. Затем мрачно знаменитый 1937 год, когда в городе со 100-тысячным населением оказалось в заключении 30 тысяч. Временами камеры в городской тюрьме, а также в превращенной в тюрьму психиатрической лечебнице были так переполнены, что заключенные все время стояли, прижатые друг к другу.
При раскопках 1943 года были обнаружены убитые лишь в этот последний период. Могилы не приходилось искать: многие свидетели совершенно точно указывали места. Судя по деталям, о которых будет речь потом, энкавэдисты были абсолютно уверены в том, что их дела никогда не выйдут наружу. Но оказывается, десятки невидимых глаз следили и все замечали. Вот типичное показание сотрудника винницкой гидробиологической станции Гуревича: “Я увидел напротив места моей службы новый забор, около 3-х метров высотой, из досок, плотно набитых в два ряда. На мои вопросы, что это значит и зачем здесь этот забор, я получил разные ответы. Чаще всего говорили, что это стройка НКВД… Однажды я уловил трупный запах, принесенный ветром из-за ограды. Тогда я внимательно осмотрел ограду и, найдя дырочку от сучка, заглянул в нее. Увидел много свеженасыпанной глины, а под самой оградой – кучу почерневших трупов, которые, очевидно, еще не успели зарыть”.
