Предводитель вошел, подняв забрало.
Как он и полагал, первый министр Цески Ээртик ждал его один за письменным столом. Министр поднял темные глаза с тяжелыми веками.
— Добро пожаловать, Падакс, — сухо, с отзвуком металла произнес он.
— Приветствую вас, советник, — улыбнулся Падакс — высокий, с квадратным лицом и глазами серыми, как зимнее небо. Несмотря на полные чувственные губы, лицо его нельзя было назвать привлекательным. Что-то странное таилось в его чертах, какой-то неуловимый изъян.
— Император нуждается в ваших услугах. — Ээртик встал из-за дубового стола, прошелестев темным бархатным одеянием. Этот звук напомнил Падаксу шелест змеи в сухой траве, и он снова улыбнулся.
— Я всегда готов служить императору.
— Он знает, Падакс, — и знает, что вы цените его щедрость. Некий человек замыслил против императора зло. Нам сообщили, что сейчас он где-то на севере. Император желает взять в плен или убить его.
— Тенака-хан.
— Так вы знаете? — изумленно раскрыл глаза Ээртик.
— Как видите.
— Можно спросить, откуда?
— Нельзя.
— Этот человек — угроза для империи, — скрывая раздражение, сказал Ээртик.
— Можете считать его покойником, как только я отсюда выйду. Известно вам, что его сопровождает Ананаис?
— Нет, неизвестно, но теперь, когда вы сказали об этом, тайна прояснилась. Считалось, что Ананаис умер от ран. То, что они вместе, представляет какое-то затруднение для вашего ордена?
— Нет. Один, двое, десяток, сотня... какая разница? Против моих храмовников им не устоять. Утром мы отправимся в путь.
— Требуется ли от меня какая-либо помощь?
— Да. Через два часа пришлите в Храм ребенка. Девочку моложе десяти лет. Необходимо совершить определенные религиозные обряды. Я должен приобщиться к силе, что держит Вселенную.
— Будет сделано.
— Храмовые постройки обветшали. Я подумываю о том, чтобы присмотреть другой храм — побольше.
— Император придерживается того же мнения. К вашему возвращению я разработаю кое-какие планы.
— Передайте мою благодарность властелину Цеске.
— Непременно. Да будет ваш путь легок, а возвращение радостно.
— На все воля Духа. — Падакс опустил забрало черного шлема.
Настоятель стоял у стрельчатого окна и смотрел на висячий сад. Двадцать восемь братьев преклонили колена перед розовыми кустами. Несмотря на раннюю пору года, розы пышно цвели, и аромат их наполнял воздух.
Настоятель закрыл глаза, воспарил над телом, слетел в сад и опустился около стройного Катана.
Разум Катана раскрылся ему навстречу, и они вместе проникли в хрупкие стебли и сосуды растения.
Роза — красная роза — приветливо приняла их.
Оставив Катана, он подключился к следующему брату. И так — ко всем двадцати восьми.
Только роза Балана еще не расцвела — но бутоны уже набухли, и она ненамного отставала от остальных.
Он вернулся на башню, открыл глаза и глубоко вздохнул. Провел рукой по вискам и перешел к южному окну — на той стороне располагался огород.
Там, стоя на коленях в рыхлой земле, работал монах в грязном буром облачении. Настоятель спустился по винтовой лестнице, ступил на отмытые дочиста плиты дорожки и сошел по каменным ступеням в огород.
— Привет тебе, брат, — сказал он. Монах поднял глаза и поклонился.
— Привет тебе, отец настоятель.
Настоятель опустился на каменную скамью.
— Продолжай. Я не хочу прерывать твои труды.
Монах вернулся к очистке земли от сорняков — руки у него почернели, и ногти растрескались.
Настоятель огляделся. Огород был ухожен, орудия хорошо наточены, дорожки прополоты и подметены.
Он перевел любовный взгляд на садовника. Как же он изменился с того дня, пять лет назад, когда явился сюда и сказал, что хочет стать монахом. Тогда на нем были блестящие доспехи, на поясе — два коротких меча, а на перевязи, пересекающей грудь, — три кинжала.
— Почему ты хочешь служить Истоку? — спросил его в тот день настоятель.
— Я устал от смерти.
— Ты живешь, чтобы убивать, — сказал настоятель, пристально глядя в настороженные глаза воина.
— Я хочу стать другим.
— Ты ищешь убежища? — Нет.
— Почему ты выбрал наш монастырь?
— Я... я молился...
— И получил ответ?
— Нет. Но я шел на запад, а после молитвы передумал и повернул на север. И пришел к вам.
— Ты думаешь, это и есть ответ?
— Я не знаю, — ответил воин. — А ты?
— Ты знаешь, что это за орден?
— Нет.
— Наши братья наделены особым даром и обладают властью, тебе недоступной. Вся жизнь их посвящена Истоку. А что можешь предложить ты?
— Только себя. Свою жизнь.
— Хорошо. Я приму тебя. Но выслушай меня и запомни: ты не должен общаться с другими братьями. Не должен появляться наверху. Ты будешь жить внизу, в хижине работника. Ты снимешь с себя оружие и никогда больше не коснешься его. Ты будешь исполнять черную работу и проявлять полное послушание. Тебе запрещается заговаривать с кем-либо — дозволено только отвечать на мои вопросы.
— Я согласен, — без колебаний ответил воин.
— Я буду беседовать с тобой каждый день и следить за тем, насколько ты продвинулся. Если ты хоть в чем-то нарушишь правила, я выгоню тебя из монастыря.
— Согласен.
Пять лет воин нес свое послушание, и настороженность постепенно исчезала из его темных глаз. Он прилежно учился, но так и не достиг умения освобождать свой дух — во всем же остальном настоятель был им доволен.
— Ты счастлив, Декадо? — спросил теперь настоятель. Монах распрямился и обернулся к нему.
— Да, отец.
— Ты ни о чем не жалеешь?
— Нет.
— У меня есть новости о «Драконе». — Настоятель внимательно следил за выражением его лица. — Хочешь послушать?
Монах на мгновение задумался.
— Да, хочу. Это плохо?
— Нет, Декадо, ничего плохого тут нет. Ведь речь пойдет о твоих друзьях.
Монах молча ожидал продолжения.
— «Дракон» пал в страшной битве с полулюдами Цески. Люди бились отважно, но не смогли выстоять против наделенных разумом зверей.
Декадо кивнул и вернулся к своей работе.
