— Но что, если я ошибался? — спросил настоятель, крепко сжав руку Декадо. — Что, если я воскресил Храм Тридцати лишь под влиянием собственной гордыни?
— Я не знаю, Абаддон. Но ты делал это с верой и не искал никакой корысти. Если ты даже и заблуждался, твой Бог простит тебя. А если не простит, то в него и верить не стоит. Если бы кто-то из твоих монахов провинился, разве ты не простил бы его? Выходит, ты милосерднее своего Бога?
— Не знаю. Я больше уже ни в чем не уверен.
— Как-то раз ты сказал мне, что уверенность и вера — разные вещи. Храни веру, Абаддон.
— Нелегко это, Декадо, в день своей смерти.
— Почему ты пришел с этим ко мне? Я не могу тебе помочь обрести веру. Почему ты не поговоришь с Катаном или с Аквасом?
— Мне казалось, ты поймешь.
— Нет, я не понимаю. Ты всегда был таким уверенным — от тебя веяло гармонией, покоем. В твоих волосах сияли звезды, и слова были полны мудрости. Неужто все это было видимостью? Или сомнение пришло внезапно?
— Однажды я обвинил тебя в том, что в своем саду ты прячешься от жизни. Так вот, я тоже прятался. Легко победить сомнения, когда тебя окружают прочные монастырские стены. У меня были мои книги, мои ученики, и я думал, что совершаю великое дело на благо Света. Но после гибели людей все стало другим. Те пятьдесят человек, что схватили Райван, были напуганы и хотели жить, мы же выгнали их из города на равнину, где их убили. Мы не дали им попрощаться с женами и детьми — просто погнали их, как скот на бойню.
— Теперь я понял, — сказал Декадо. — Ты видишь в нас Белых Храмовников, борцов со Злом, что идут на битву в серебряной броне и белых плащах, под радостные клики народа. Так вот, Абаддон, — это дело несбыточное. Зло живет в грязной яме, и чтобы сразиться с ним, нужно вываляться в грязи. На белых плащах грязь виднее, чем на черных, и серебро от нее тускнеет. Теперь оставь меня и обратись к своему Богу — Он даст тебе лучший ответ.
— Ты помолишься за меня, Декадо?
— С какой стати Исток будет слушать меня, если тебя не слушает? Молись за себя сам!
— Пожалуйста! Сделай это для меня.
— Хорошо. Но теперь ступай и отдохни.
Старик ушел в темноту. Декадо снова лег и стал смотреть в светлеющее небо.
11
Солнце взошло в кровавом зареве. Тенака-хан стоял на взгорье близ выхода на равнину. С ним была сотня воинов, вооруженных луками, мечами и топорами. Лишь у тридцати из них были щиты, и Тенака поставил их на открытом месте у входа в долину. По обе стороны маленького отряда высились горы, позади Улыбка Демона расширялась, переходя в поросшие лесом холмы.
Бойцы теряли спокойствие, а Тенака не находил слов, чтобы приободрить их — они же сторонились надирского воина и бросали на него подозрительные взгляды. Они согласились сражаться под его началом только потому, что Райван попросила их об этом.
Тенака заслонил рукой глаза и увидел, что Легион приходит в движение. Он уже различал блистающие на солнце наконечники копий и отполированные панцири.
После «Дракона» Легион считался лучшей боевой единицей Дреная. Тенака вынул меч и попробовал лезвие на большом пальце. Потом взял брусок и наточил клинок еще раз.
— Удачи, генерал! — сказал, подойдя, Галанд.
Тенака усмехнулся в ответ и обвел взглядом свое воинство. Люди ждали с суровыми, решительными лицами — видно было, что уж эти-то не дрогнут. Вот уже многие столетия такие, как они, отстаивали Дренайскую империю, давая отпор величайшим армиям мира: ордам Ульрика, Бессмертным короля Горбена и свирепым вагрийским всадникам во времена Хаоса.
Теперь они снова столкнулись с непосильной задачей.
Грохот копыт по сухой равнине докатился до гор и ударил в уши, подобно барабанам судьбы. Слева от воинов со щитами сын Райван, Лукас, наложил на лук стрелу, сглотнул и вытер рукавом лоб. Не странно ли — с лица так и льет, а во рту сухо. Он оглянулся на надирского генерала — тот стоял спокойно, с мечом в руке, устремив лиловые глаза на приближающихся всадников, и на лбу у него не было ни капли пота.
«Вот ублюдок, — подумал Лукас. — Ничего человеческого в нем нет!»
Всадники доскакали до склона перед входом в Улыбку, и их кони немного замедлили бег.
Одинокая стрела вылетела им навстречу и упала шагах в тридцати от строя.
— Без приказа не стрелять! — проревел Галанд, бросив взгляд на невозмутимого Тенаку.
Всадники продвигались вперед с копьями наперевес.
— Огонь? — спросил Галанд, когда передовые легионеры проехали мимо первой стрелы. Тенака покачал головой. — Вперед смотреть! — крикнул Галанд, видя, что лучники беспокойно поворачивают головы в ожидании команды.
Легионеры ехали строем в двадцать пять рядов по пятидесяти человек. На взгляд Тенаки, расстояние между рядами составляло шесть лошадиных корпусов. Атака велась по всем правилам.
— Огонь, — сказал он.
— Огонь! Задайте им жару! — вскричал Галанд, и сотня стрел сверкнула на солнце. Залп обрушился на лошадей первой шеренги. Кони с визгом вставали на дыбы и падали, сбрасывая всадников на камни. Второй ряд заколебался, но расстояние было велико, и легионеры направили коней так, чтобы не топтать упавших. Лучники дали второй залп, убивая и калеча лошадей второй шеренги. Ошеломленные всадники поднимались на ноги, и тогда в их беззащитные тела вонзались новые стрелы. Но атака продолжалась. Вот уже легионеры почти вплотную приблизились к заслону.
Лукас встал с колен — у него осталась одна последняя стрела. Всадник с копьем прорвал строй, и Лукас выстрелил в него не целясь. Стрела отскочила от конского черепа, лошадь от боли взвилась на дыбы, но всадник удержался в седле. Лукас бросил лук и кинулся вперед с охотничьим ножом в руке. Он вскочил на коня и ударил наездника в грудь — враг перегнулся вправо, и конь под грузом двух человеческих тел свалился наземь. Лукас оказался сверху; падая, он всей тяжестью навалился на нож и всадил его по самую рукоять. Враг застонал и умер. Лукас попытался вытащить нож, но не смог. Тогда он обнажил меч и бросился к другому легионеру.
Тенака, увернувшись от колющего удара, прыгнул на всадника и стащил его с седла. Ответный удар в горло — и легионер захлебнулся собственной кровью.
Тенака вскочил в седло. Лучники отошли дальше в долину и поливали стрелами легионеров, одолевавших подъем. В устье сгрудились кони и люди. Царил полный хаос. Там и сям всадники прорывали оборону, и скодийские воины рубили их снизу мечами и топорами.
— Галанд! — крикнул Тенака.
Чернобородый боец, сражавшийся рядом с братом, прикончил своего противника и обернулся на зов. Тенака указал ему на столпотворение в горле долины, и Галанд взмахнул мечом.
— Ко мне, Скодия! Ко мне! — заорал он.
