— Игра случая! Я пришел в монастырь, и Абаддон усмотрел в этом больше, чем следовало бы.
— Нет. Подумай сам: ты пришел в день смерти одного из наших братьев. И ты не просто воин, а, быть может, величайший боец нашего времени. Ты в одиночку одержал победу над Храмовниками. Более того — ты развил в себе дар, которым мы, остальные, наделены от рождения. Ты явился в Замок Пустоты и спас нас. Разве все это не делает тебя нашим вождем? И если ты таков... то что привело тебя к нам?
Декадо лег на спину, глядя на собирающиеся вверху тучи.
— Похоже, дождь будет.
— Пробовал ты молиться, Декадо?
— Непременно будет — вон какие тучи.
— Пробовал или нет?
Декадо сел, тяжело вздохнув.
— Конечно, пробовал — но ответа так и не получил. Пробовал и в ту ночь, когда вы отправились в Пустоту... но Он не захотел мне ответить.
— Как ты можешь так говорить? Разве в ту ночь ты не взлетел? Разве не отыскал нас в туманах безвременья? Думаешь, это само собой у тебя получилось?
— Да, я так думаю.
— Стало быть, ты сам ответил на собственную молитву?
— Да.
— Ну так продолжай молиться, — улыбнулся Катан. — Кто знает, каких еще высот ты этим достигнешь!
Декадо усмехнулся в свой черед.
— Ты смеешься надо мной, молодой Катан! За это молитву сегодня вечером будешь вести ты — Аквасу пора отдохнуть.
— Почту за удовольствие.
В поле Ананаис пустил галопом своего вороного. Пригнувшись к шее коня, он погонял его, и копыта вовсю стучали по сухой земле. На несколько мгновений он забыл обо всем, отдавшись азарту скачки. Позади голова в голову скакали Галанд и Торн, но их кони не могли сравниться с вороным. Ананаис доскакал до ручья, опередив их корпусов на двадцать, соскочил с коня, потрепал его по шее и стал выхаживать, не подпуская пока к воде. Двое других, подъехав, спешились тоже.
— Так нечестно! — сказал Галанд. — Твой конь на несколько ладоней выше и притом породистый.
— Но вешу-то я больше, чем вы оба, вместе взятые. Торн ничего не сказал, только усмехнулся криво и покачал головой. Ему нравился Ананаис, и он приветствовал перемену, происшедшую в их полководце с тех пор, как светловолосая женщина перешла жить в его хижину. Ананаис будто ожил и стал лучше ладить с миром.
Такая уж это штука — любовь. Торн много раз бывал влюблен и даже в свои шестьдесят два года смотрел в будущее с надеждой. Есть одна вдова, живущая в своем хуторке на безлюдном северном высокогорье, — он частенько заворачивает к ней позавтракать. Он еще не расшевелил ее, но со временем расшевелит — Торн знал толк в женщинах. Спешка тут ни к чему. Учтивый разговор — вот в чем сила. Расспроси ее о том о сем, прояви свой интерес. Почти все мужики рвутся завалить женщину, как только она согласится. Экая дурь! Ты поговори сперва. Узнай ее. Потом потрогай, тихонько, нежно. А уж потом люби, только без спешки. Торн рано обучился всему этому, потому что никогда не был красавцем. Другие мужчины завидовали его успеху, но опыт его перенять не стремились. Ну и дураки!
— Утром из Вагрии опять пришел караван, — сказал, почесывая бороду, Галанд. — Но золота в казне мало осталось Треклятые вагрийцы взвинтили цены вдвое.
— На этом рынке все решает продавец, — заметил Ананаис. — Что они привезли?
— Наконечники для стрел, железо, мечи — а в основном муку и сахар. Да, еще кожи и шкуры, как Лейк заказал. На месяц у нас еды хватит... но не больше.
Сухой смешок Торна прервал повествование.
— Что тут смешного?
— Если через месяц мы будем еще живы, я и поголодать согласен!
— Что, беженцы все еще поступают? — спросил Ананаис
— Да, — кивнул Галанд, — но уже в меньшем числе. Думаю, мы справимся. В армии у нас теперь почти две тысячи, правда, оборона все равно получается жидкая. Не по душе мне это — сидеть и ждать, что будет. «Дракон» всегда наносил удар первым.
— Выбирать нам не из чего, — сказал Ананаис, — ведь ближайшие несколько недель нам придется оборонять возможно более широкий рубеж. Если мы отступим, они просто двинутся следом — а так они пока не знают, что предпринять.
— Ребята становятся беспокойны, — доложил Торн. — Трудно сидеть вот так, сложа руки, — разные мысли да фантазии так и лезут в голову. Райван творит чудеса — ездит из долины в долину, зажигает в них мужество и величает их героями. Только не знаю, достаточно ли этого. Победа вскружила всем голову, Ананаис, но теперь тех, кто участвовал в бою, стало меньше, чем новичков. Люди еще не испытаны, вот и тревожатся.
— И что же ты предлагаешь?
Торн усмехнулся своей кривой ухмылочкой.
— Я не генерал, Черная Маска. Предлагать — твоя забота!
15
Кафас отошел от палаток и расстелил свой черный плащ на сухой земле. Он снял черный шлем и опустился на землю. Звезды светили ярко, но Кафас не видел их. Прохлада и покой ночи вызывали в нем ненависть. Он тосковал по Храму, по оргиям в чаду дурмана. По музыке застенка и сладостным мольбам жертвы. Веселья — вот чего недоставало ему в этой пустыне.
Между палачом и жертвой возникают особые отношения. Сперва вызов и ненависть. Потом слезы и вопли. Потом мольба. И наконец, когда дух уже сломлен, рождается нечто вроде любви. Кафас громко выругался и встал, возбужденный и злой. Из сумки на боку он достал длинный лист лорассия, скатал его в комок, сунул в рот и стал медленно жевать. Скоро сок ударил в голову, и Кафас поплыл, проникая в сны спящих солдат и тягучие голодные мысли барсука, затаившегося в подлеске. Кафас отгородился от всего этого и направил память к недавнему прошлому, когда в застенок привели маленькую девочку...
Но тут ему стало не по себе, и он рывком вернулся к действительности, вперив глаза в лесной мрак.
Впереди возник яркий огонек — он мерцал, постепенно принимая очертания воина в серебряных доспехах. Дуновение Духа слегка шевелило полы его белого плаща.
Кафас закрыл глаза и вылетел из тела, вооруженный черным призрачным мечом и темным щитом. Воин отразил его удар и отступил на шаг.
— Поди сюда и умри, — бросил Кафас. — Двенадцати вашим уже конец — ступай же вслед за ними.
Воин молчал, и сквозь прорезь его серебряного забрала виднелись только голубые глаза. Их спокойная уверенность проникла в сердце Кафаса, и щит Храмовника съежился.
— Ты не можешь тронуть меня! — визгливо прокричал Кафас. — Дух сильнее Истока. Ты бессилен! — Воин покачал головой. — Будь ты проклят! — Щит исчез совсем, и Кафас, взмахнув мечом, бросился вперед.
Аквас с легкостью отразил удар и погрузил свой меч в грудь Храмовника. Черный рыцарь ахнул, когда ледяной клинок рассек его призрачную плоть, и душа его погасла, как свеча, а за ней умерло и тело.
