Собственно, ничего внятного я бы ей все равно ответить не смогла.
Мне было больно от осознания, что сестра стала чужой. В каждом ее взгляде исподлобья читался упрек. И я действительно чувствовала себя виноватой, будто действительно предала ее. Еще никогда в своей жизни не ощущала так остро одиночества. Мы всегда были вместе. Хранили общие тайны, выгораживали друг друга перед родителями и могли болтать ночами напролет…
Иногда казалось, что Марго намерена помириться, отбросить свою обиду, но каждый раз ее взгляд цеплялся за мой чародейский браслет. И я видела неприязнь, которую рождал в ней его вид.
Я пыталась снять браслет, чтобы не раздражать лишний раз сестру, но ничего не вышло. Тяжелая полоска серебра как влитая сидела на запястье.
Папа восхищенно рассматривал украшение и каждый раз искренне удивлялся тому, «до чего техника дошла». Фокст рассказал ему, что внутри прячется сверхчувствительный чип с передачей данных, GPS и еще какими-то высокотехнологичными штучками. Это все, конечно же, было ложью.
Как-то раз я попыталась избавиться от браслета простыми добрыми способами. В ход пошли мыло, крем для рук, масло… Ничего не помогло. На следующий день по телефону со мной связался опекун. Фокст предупредил, чтобы больше я так не делала. Моя благонадежность в Ковене и так держится на честном слове. Незачем усугублять свое положение попытками избавится от средств магического контроля. Так я узнала о еще одном неприятном свойстве моего нового «украшения». К слову, не единственном.
Так, вечером после происшествия в зале заседаний Ковена я попыталась рассказать обо всем бабушке. Однако мысли мои путались, а слова не желали связывать в предложения. Все усилия обернулись жуткой головной болью. Кровь стучала в висках, тело бил озноб. Маме пришлось дать мне жаропонижающее и уложить в постель. Марго ночевала на диване в зале. Родители переживали, что я подхватила грипп, и без конца сетовали, что только их дочь способна найти подобную заразу в разгар июля.
После случившегося до меня наконец дошло, что фразы на латыни, выгравированные на моем браслете, не имеют никакого отношения к школьным занятиям. «Altum silentium» — глубокое молчание – в переводе мамы обрело смысл. И это было вовсе не предупреждение ученикам не болтать на уроках, как решили родители. Браслет лишили меня возможности говорить правду!
Я призадумалась, что могут значит два других изречения, выгравированные витиеватым вензельным шрифтом рядом с первым. «Altera pars» — другая сторона и «Aqua et ignis» — вода и огонь.
Спросила у Фокста, и он объяснил. Первое всегда ставится на браслетах и кольцах малефиков, а второе означает лишь получение гражданских прав в чародейском сообществе. Меня успокоило это объяснение, хотя и не полностью. Приступ мигрени, вызванной «глубоким молчанием», заставил относиться к Ковену с еще большим подозрением. Частое присутствие Теодора Фокста вынуждало еще больше нервничать. Он стал вхож в наш дом. Его приветливо встречали родители. А я физически ощущала ментальное воздействие опекуна на них. Даже бабушка, знавшая правду, радостно улыбалась ему при встрече. И только Марго окатывала чародея волной холода.
В один день, когда мы с опекуном ждали своей очереди в посольстве, он объяснил: сестра испытывает к нему такую горячую ненависть, что его магия не сразу может найти брешь в такой броне. Его слова вызвали во мне тайное злорадство. Не такие уж они и могущественные, как им представляется! Правда, несмотря на бушующие эмоции, Марго спустя какое-то время все же поддалась воздействию Фокста. Когда чародей засиживался у нас в гостях, я начала замечать в сестре некоторую расслабленность. И внутри все просто клокотало от гнева.
Я не забыла, каково это, когда тебя превращают в безвольную куклу. Самое страшное, что ничего не могла с этим поделать. Чародей с равнодушной улыбкой смотрел, как сжимаются от злости мои кулаки. Браслет имел свойство стабилизировать стихийную энергию, гася непроизвольные вспышки. С ладоней больше не срывалось пламя. Кончики пальцев часто болели от нарастающей силы. Но ничего не происходило. Отремонтированный компьютер и не думал сгорать.
— Это защита от внезапных всплесков энергии, — объяснил Фокст. — Ты больше не можешь использовать свою магию. Только вместе с заклинаниями. Поверь, это благо. Ты же не хочешь, чтобы твои близкие случайно сгорели?
В глубине души я понимала, что он прав. Но это никак не помогло справиться со своим предубеждением к чародеям.
Но все это не имело значения в сравнении с той душевной болью, что я испытывала от разлада с сестрой. По утрам Марго, не сказав ни слова, убегала на тренировки, а вечера просиживала за компьютером, спасая человечество от монстров яростными кликами мышки. В это время я безучастно валялась на кровати с плеером, слушая слезливые песни. Не тешили даже обновки, спешно приобретенные по причине скорого отъезда («Не хочу, чтобы ты выглядела хуже всех!» — заявляла мама).
В другое время я бы порадовалась, но сейчас, казалось, что смена моего гардероба еще больше отдаляет сестру. Мама, будто ничего не замечала. В последние дни она пребывала в возбужденном состоянии, бесконечно рассказывая всем знакомым о моем зачислении в элитную зарубежную школу. Стоило мне выйти на улицу, как соседские бабули в сотый раз спрашивали о дате моего отъезда во Францию, с завистью вздыхая и охая, как же мне несказанно повезло. Одни делали какие-то заказы, другие советовали найти богатого француза для скорейшего замужества. Я вежливо улыбалась в ответ, мысленно желая им провалиться в тартарары. За что и получила внушение от опекуна, заставшего меня с натянутой улыбкой в обществе подъездных сплетниц.
— Держи себя в руках, — строго сказал он, отведя в сторону. — Желания чародейки, а в особенности, малефика, могут иметь нехорошие последствия. Ты же не хочешь причинить вред этим людям?
Я испугалась. И решила впредь думать о чем-то отвлеченном в такие минуты.
Мама продолжала хвастаться, рассказывая всем, кто выражал желание слушать, о моих талантах. А дома часто обнимала меня и плакала. Жалела, что придется отпустить в другую страну так надолго.
Марго бесилась. А родители, в свою очередь, негодовали, что между дочерями повисло напряжение. То и дело шикали на Марго, злилась на ее поведение. Однажды я стала свидетельницей неприятного разговора.
В тот день мне наконец-то выдали паспорт. Я вернулась домой и услышала, как мама на кухне говорит с Марго на повышенных тонах.
— Хочешь внимания? — кричала мама. — Все лучшее – тебе! Новые вещи тоже только тебе! Марьяна частенько донашивала за тобой одежду! Всегда получала все, что хотела! И хвалили мы тебя больше! И в пример ставили! Сейчас я хвалю Марьяну! Она заслужила! А ты – эгоистка! Могла бы порадоваться за сестру, что она первый раз в жизни в чем-то тебя превзошла! И приложила к этому много труда, кстати! Сестре повезло, а ты скрипишь зубами от зависти!..
— К несуществующему успеху… — с горечью прошептала я.
— Как можно так себя вести?! – продолжала негодовать мама. — Не разговаривает она с сестрой! Не хочу даже слушать тебя!
