– В пророчестве, если ты внимательно читала, сказано: глаза и уши зла повсюду.
Прозвучало это так, словно и Яга начала понимать, что я собираюсь сказать. Легче не стало.
– Я тебе помогу, – прыгнула поближе лягушка, – ты остановилась на…
– Знаю на чём остановилась, – проскрипела сквозь зубы. И начала заново. – Яга Виевна, тут… ошибочка вышла. По поводу моего колдовства. Дело в том, что в моём мире есть выражение такое – наколдую, поколдую. Знаете, когда хотят из ничего сделать конфетку, тогда прибегают к такому выражению. Не всегда, конечно. Но бывает. Я, например, как будто колдую у плиты: паста, мясо, разные там супчики.
Воцарилась тишина. В комнате. Но я готова поклясться, что слышала за дверью вой. Никак Степаныч страдает? Из-за меня?
– У плиты… – не то прошипела, не то прокряхтела Яга. – Паста… Скатерти несчастной заказывали пасту «Болокезе».
– «Болоньезе», – поправила я.
– Её-её. Она бедная так растерялась. Выдумали. Пасту.
– А кто выдумал? Бессмертный?
– Одна из королев.
– Триста первая, – подхватила земноводная. – Она стресс едой заглушала. Бедная скатерть не успевала готовить, а Яга Виевна – её утешать.
– Да. Уставали мы сильно, – старуха вздохнула. – Машенька… – на лице отразилось страдание. – А ведь в вашем мире помимо всей этой ерунды заморской и недокоролев алчных есть ведь и хорошее. Люди очень сильные, храбрые, смекалистые. По ладоням читающие, будущее предсказывающие. Жертвующие собой ради спасения других.
Мне стало совсем не по себе. А Яга продолжала:
– Есть такие, что понимают громадных полосатых кошек.
– Тигров.
– И с большими зубастыми рыбами плавают.
– С акулами.
– Не перебивай, королева!
– Отстань, лягушка!
– Некоторые огнём плюют.
Факиры, подумала я про себя.
– А кто-то в огонь входит и не сгорает.
Это видимо про пожарных. Не стала огорчать её, объясняя, каким образом все эти чудеса происходят. Пусть верит в магию и в нашем мире. В конце концов, волшебники у нас имеются. Знаете, неделю назад по ТВ передавали репортаж о семилетнем мальчике, спасшим одинокую пенсионерку из горящей квартиры. Так что да. Тот мальчик волшебник. Он заставил старушку вновь поверить в доброту и сердечность посторонних людей.
– Но ты просто Маша, – прозвучало расстроенно. – А колдовство – это всего лишь выражение. – Но хоть что-то ты умеешь? Раз не слушаешь советов, значит план какой задумала? Двести пятая королева даже рисовала свои действия. Она художницей была.
– От слова «худо», – вставила бородавчатая.
– Но не помогло. Как увидела Змея, так всё.
– Сразу замуж? – к такому развитию событий я привыкла, но Яга удивила.
– Нет. Сначала в обморок, потом в истерику. Затем замуж.
Я не сдержала ухмылки.
– Но та двести пятая. Она обычная. А ты особенная. У тебя должен быть план.
План был. Хиленький. Сначала встретиться с Горынычем. Затем предложить обсудить всё, как взрослым людям. То есть взрослым тварям. То есть… В общем, как взрослым. А можно ещё его накормить до отвала, чтобы он подобрел. Сытые ведь все добрые? Или накормить, а затем уже поговорить. Я не решила. Но то, что кулаками махать не собираюсь – это точно. Да и не умею я. Если честно.
Встретилась взглядом с Ягой и решила подарить и ей, и себе надежду. Кстати, ещё один плюс пребывания здесь – понемногу становлюсь не только оптимистом, но и профессионалом самоубеждения.
– Чудес я не творю, – начала осторожно. – Но смекалкой обладаю. И храбростью немного.
На меня смотрели с подозрением. Стало обидно. Я же не беспомощная какая-то! Подумаешь, Змей! И дальше стала самоубеждаться поувереннее.
– С Горынычем не сражалась, это правда, – подготовилась загибать пальцы. – Но человека от гибели спасала. И не раз.
В глазах напротив вспыхнуло любопытство.
Я приосанилась. А что? Почти не врала. Спасать действительно спасала. Аньку мою любимую. Раз двести, если не больше. Она влюблялась, а ей сердце разбивали снова и снова. Анька рыдала и каждый раз умирала в моих объятьях под слезливую музыку. Жить она не хотела, видеть ЕГО не хотела, а покушать всегда пожалуйста. После того, как подруга чудесным образом воскресала от слова «пирожное», мы шли в магазин и покупали что-нибудь повкуснее и с большим количеством крема.
Минуту назад она умирала, и сердце у неё болело, и ноги, и руки, и душа, естественно. А потом р-раз! И пирожное открывало резервы здоровья и новые возможности для Той Самой Настоящей Любви.
Магия!
Я зажала большой палец:
– Однажды человек едва не утонул. А я спасла.
И Яга, и лягушка посмотрели с уважением.
Я им не лгала! Всего лишь чуть-чуть не договорила, не раскрыла, так сказать, всех тонкостей. Утопленник был. Анька. Утонула она в моей ванне. Когда пришла уже зарёванная. Тонула в пене – она так нервы успокаивала, под плаксивую мелодию: что-то попсовое и заунывное. И хоть тонула не по-настоящему, а утонуть могла. В своём нежелании признавать очевидного: принц оказался не принцем, а козлом; её пятьдесят четыре килограмма здесь были ни при чём; парни бывают разные, но она выбирает одинаковых.
Анька очень пыталась захлебнуться в слезах, особенно, когда у неё даже из пены не получилось сердечко – оно расплылось – но я, как верная подруга принесла из морозилки мороженое – от пирожных мы тогда взяли передышку, – и произошло чудо. Анька передумала тонуть.
Сказочным существам я естественно ничего такого не рассказала. Пусть лучше думают, будто я крутая. Так и им легче, и мне спокойнее. А то вечер близится, а план, как вы помните, так себе.
Загнула указательный:
– А как-то мне пришлось лезть на дерево, чтобы тот, кто туда залез, не пострадал.
На самом деле этим кем-то была кошка. Причём прыткая и ловкая. Деревья – её любимая стихия. Будто родилась птицей. В спасении Фёкла не нуждалась, но она так громко оттуда орала в обиде на жадину-хозяйку, не давшую колбасы, что мои нервы не выдержали. Я благополучно её спустила с ветки, и сама накормила.
Жалостливой я была в двенадцать лет. А ещё глупой. Оказывается, Фёкле колбасу врач запретил. Но не будем о грустном.
В ход пошёл средний палец – любимый Анькой в общении с бывшими «принцами».
– Когда в институте училась, преподавателя спасла, – я честными-пречестными глазами смотрела на старуху и видела: та мне верит. Чего не сказать о лягушке.
– И от чего же? – хмыкнула та, и я поняла: наша дружба закончилась на косметичке.
– От убийства, – тоже позволила себе ухмылку.
