Киалл содрогнулся. Бельцер придержал коня, пока они с ним не поравнялись.
— Надирские шаманы умеют заклинать их, — сказал он. — Я знал одного парня, который встретился с ними, но остался жив. Он ограбил надирское святилище, и его стали мучить страшные сны: будто бежит он, безоружный, по темному лесу, а чудовища гонятся за ним. С каждой ночью они становились все ближе.
— И что же он сделал? — спросил Маггриг.
— Отправился в Храм Тридцати близ Машрапура. Они заставили его отдать то, что он украл, — кубок, что ли. И двое воинов-священников сидели около него, пока он спал. Ему снова приснился лес — но на этот раз священники были с ним, одетые в серебряные доспехи и с мечами, светившими ярче факелов. Они отогнали демонов и доставили дух того человека к надирскому шаману, который этих демонов наслал. Кубок пообещали вернуть, и сны прекратились.
— Повезло ему, — сказал Маггриг.
— Да как сказать. Вскоре его пришибли в драке из-за трактирной шлюхи.
Бельцер, пришпорив коня, нагнал Чареоса и Окаса. Перед ними лежала длинная долина, а за ней начинались продуваемые ветром, бесплодные на вид надирские степи.
Танаки встала с постели, потянулась и подошла к окну. Открыв ставни, она посмотрела на пустую площадь.
На шорох сзади она обернулась и с улыбкой сказала вошедшему — мужчине с ястребиным лицом:
— Когда входишь, полагается стучать, Гарокас.
— Только не при моем ремесле, — ухмыльнулся он.
— Я ожидала тебя лишь через пару недель. Ты ехал день и ночь, чтобы насладиться моей красотой? Скажи.
— Рад бы, принцесса, да не могу. Зато я привез тебе любопытные новости. Сюда едут люди, которые намерены освободить одну из рабынь. Они могут быть опасны.
— Сколько их?
— Шестеро.
— Ох, напугал. С шестерыми я в удачный день и сама справлюсь.
— Это особые люди, принцесса. Ведет их Чареос, Мастер Меча. В их числе Бельцер со своим топором и два легендарных лучника, Финн и Маггриг.
— Герои Бел-Азара? На что им какая-то крестьянка?
— В самом деле — на что?
— Откуда ты узнал о них?
— Они разболтали в одной деревне, куда едут, и теперь об этом говорят повсюду.
— Однако ты сказал мне не все, — с полуулыбкой заметила она.
— Верно, принцесса. — Он раскрыл ей объятия. Она позволила поцеловать себя и отстранилась.
— После. Сначала расскажи все до конца.
— Ну нет. — Он поднял ее на руки и понес в спальню. Больше часа они предавались любви — наконец он откинулся на подушки и закрыл глаза.
— Ну, рассказывай, — сказала она, приподнявшись на локте.
— Знаешь, будь я способен влюбиться, я влюбился бы в тебя, принцесса. Ты сильная, умная, отважная. А уж в постели...
— Да-да. То же самое я могу сказать о тебе. Рассказывай.
— И хватка у тебя стальная — меня это восхищает. — Ее лицо омрачилось. — Ладно, ладно, — улыбнулся он. — Князь поручил мне убить Чареоса.
— И ты хочешь, чтобы я это сделала вместо тебя?
— Ну да. Я становлюсь не тот — старею, видно.
— Я заметила, — сказала она и села. — Пора, однако, и делом заняться.
— Зачем приезжал Цудай? — спросил он.
Она повернулась к нему, стараясь разгадать, в самом ли деле это его беспокоит. Решив, что нет, она пожала плечами и встала.
— И откуда ты всё узнаёшь, Гарокас? Ты не ясновидец ли, часом?
— Нет, яснослышец. И когда воевода Джунгир-хана едет сюда через всю степь, я знаю, что это неспроста.
— Он приезжал купить женщин, только и всего.
— Теперь ты о чем-то умалчиваешь. Ты хотела бы его смерти, принцесса?
— Нет! — отрезала она.
— Как знаешь. Он тебя ненавидит — известно это тебе?
— Он говорит, что любит меня.
Гарокас, проворчав что-то, слез с постели.
— Он не понимает, что значит это слово.
— А ты понимаешь? — набросив тунику, спросила она.
— Порой мне кажется, что да. Что ты предпримешь относительно Чареоса?
— Нынче же вышлю конных навстречу.
— Выбери лучших, принцесса.
— К концу недели героев Бел-Азара не будет в живых.
— Возможно, — промолвил Гарокас.
Преддверие степей, несмотря на унылый вид, изобиловало жизнью, и Киалл стал находить некое очарование в этом диком краю. Он всю жизнь провел в горной долине и хорошо изучил привычки оленей и диких баранов, но здешние обитатели отличались редкой красотой, а их поведение было таинственным и вместе с тем забавным.
На четырнадцатый день путешествия он увидел высоко над головой больших птиц с широкими прямоугольными крыльями. Узнав в них стервятников еще не виданной им породы, Киалл нагнал Финна, который отъехал на полмили вперед. Финн подождал его, натянув поводья.
— Случилось что-нибудь?
— Нет, просто я увидел стервятников. Они чуют добычу?
— Нет, сейчас речь идет не о смерти, а о жизни, — улыбнулся Финн. — Они кружат, ища себе пару. Понаблюдай за ними и увидишь, как самцы увиваются вокруг самок. Скоро их движения станут одинаковыми, точно в зеркалах.
Стервятники выписывали в воздухе головокружительные фигуры.
— Такие мерзкие твари — и такая красота! — сказал Киалл.
— Почему мерзкие? Потому что кормятся падалью? Зато они очищают землю, сохраняют ее красоту.
— А почему они брачуются зимой? Не холодно разве откладывать яйца?
— Нет. Самка сидит на них два месяца, а птенцов кормит еще четыре. Для птиц это долгий срок.
Путники ехали все дальше, пересекая текущие с гор разбухшие от тающего снега ручьи. Финн поймал трех больших форелей, которые пошли на ужин вечером шестнадцатого дня, — поймал руками, к изумлению Киалла.
— Особой сноровки для этого не надо, Киалл, — пояснил охотник. — У них теперь тоже брачный сезон. Они мечут икру на дне мелких ручьев. В это время они стоят неподвижно, и, если не зевать, можно ухватить их за бока и выкинуть на берег.
Шли дни, и вокруг становилось все более оживленно. На больших озерах собирались хохлатые поганки и лысухи, длинноногие цапли выделывали свои забавные брачные танцы, огромные черные коршуны ныряли и кружили в воздухе.
Окас все больше уходил в себя и часто ехал с закрытыми глазами. Однажды он чуть не выпал из седла, но Бельцер его подхватил.
На семнадцатый день Окас подъехал к Чареосу.
