— Да, — сказала она, погладив его по щеке, — но это чудесная глупость. Прекрасная глупость. — Она привлекла его к себе, коснувшись губами его губ. Он обнял ее. — Хочешь меня? — прошептала она.
Он отпрянул.
— Хочу, но не здесь — не на этом холодном камне, от которого разит смертью и горем. Давай просто посидим рядом, хорошо?
— При всей твоей неопытности ты часто находишь очень верные слова.
Позади них на безоблачном небе разгоралась алая заря.
— Хороший будет день, — сказал он. Она не ответила.
Гарокас, глядя на них со двора, вздохнул. Затем он увидел Аста-хана: тот украдкой выходил из казармы, неся что-то в руках. Гарокас прищурился против солнца и разглядел человеческий череп. Шаман шмыгнул с ним в комнату, где лежала Равенна.
Гарокас поднялся к Чареосу.
— Мне кажется, самое время сесть и ускакать подальше в Готир.
— Нельзя. Она вот-вот родит.
— Если мы останемся, то погибнем все, — вздохнул Гарокас. — Ну, потеряет она ребенка — что за беда. Другого родит. Мир от этого не перевернется.
— Это особый ребенок. И не только в нем дело. Это место предназначено мне судьбой. Не могу объяснить почему, но я уже много лет знаю, что мне это суждено.
— По-моему, Аста-хан думает то же самое. Я только что видел, как он приволок в комнату женщины какой-то старый череп. Пути шаманов непостижимы — к счастью для меня.
— Череп? — Чареосу вспомнились слова Окаса: «Почему кости Тенаки похоронены в Бел-Азаре?» Он спустился по ветхим ступеням, пересек двор и вошел в караульную. Равенна спала. Аста-хан сидел на полу рядом с кроватью, скрестив ноги, и держал на коленях череп.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Чареос.
— Ничего такого, что могло бы повредить женщине, Чареос. Даю тебе слово.
— А ребенку?
— Ребенок не входил в наш уговор — но не опасайся, он родится здоровым.
— О чем ты умалчиваешь, Аста? Зачем ты принес сюда эти... останки?
— Останки? Если бы ты только знал, чьи это кости... — Шаман умолк и сказал с натянутой улыбкой: — Я выполнил условия нашего договора, Мастер Меча. Тебе не в чем меня упрекнуть. Но у меня есть своя цель — и она мне дороже жизни.
— Ты обещаешь, что не причинишь вреда Равенне — и ее ребенку?
— Ребенок родится, — с хитрой улыбкой заверил Аста. — Он будет сильным и вырастет быстро. Он будет великим ханом. Ничего дурного не случится ни с ним, ни с матерью, давшей ему плоть.
— Чареос! — позвал со двора Киалл. — Иди скорее сюда! Чареос выскочил наружу и побежал к стене. По равнине к крепости скакала целая орда. Впереди на сером жеребце ехал воин в черном.
— Этот стервец едет сюда на моем коне, чтобы меня же и убить! — вскричал Чареос.
— Посмотри лучше, кто едет рядом с ним, — сказал Гарокас. — Вот что поистине удивительно!
На гнедом коне, блестя на солнце золотистыми волосами, скакал князь Тальгитира.
Надиры остановились ярдах в двухстах от крепости и сошли с коней, князь рысью подъехал к самой стене.
— Откройте ворота! — крикнул он.
— Зачем? — спросил, перегнувшись вниз, Чареос.
— Затем, что я этого требую! — проревел, багровея, князь и только теперь узнал Чареоса. — Ах, это ты, Мастер Меча? Мне следовало бы догадаться. Откройте ворота — и вам всем сохранят жизнь.
— Я спрашивал, зачем это нужно.
— Я не намерен давать тебе отчет. Я князь Тальгитирский, назначенный самим регентом.
— Но в Бел-Азаре вы неправомочны. Тальгитир далеко отсюда.
Князь рассмеялся, развалившись в седле.
— Ты слишком долго отсутствовал, Чареос. Теперь я — посланник регента при надирском дворе, и мои приказы должны исполняться во всех владениях регента. Ну так что, откроешь теперь ворота?
— Не думаю. Мне все равно, какой бы вы пост ни занимали. Вы — работорговец, изменивший своему народу. Когда регент узнает о ваших делах, вас повесят.
— Ты не в том положении, чтобы угрожать мне. Впрочем, я подожду. — Князь повернул коня и поехал обратно к надирам.
— Не понимаю я что-то, — сказал Гарокас. — Почему он так спокоен?
Чареос пожал плечами:
— Недоброе предчувствие говорит мне, что скоро мы это узнаем.
Все утро надиры оставались на месте, но когда солнце достигло зенита и тени исчезли, с запада послышался топот неспешно едущих лошадей. Чареос и Киалл бросились к западным воротам — к крепости приближались триста уланов во главе с Салидой. Киалл выругался.
— Вот почему князь был так спокоен — он ждал своих солдат. Ну, теперь-то мы точно в ловушке.
— Это мы еще посмотрим, — шепнул Чареос. — Салида — не какой-нибудь лизоблюд.
— Вряд ли он пойдет против надирского войска — и собственного князя.
Чареос вышел за ворота. Салида натянул поводья и спешился.
— Ну, здравствуй, — сказал он. — Ты всегда встречаешься мне в самых неожиданных местах. — Салида взял с седла флягу с водой и жадно напился.
— Князь находится по ту сторону крепости, — сказал Чареос. — С ним Джунгир-хан и тысяча надирских воинов.
— Они ведут переговоры. Тебя это не должно касаться.
— Есть, однако, небольшое затруднение. Салида сел на валун и сказал устало:
— Я почему-то так и знал.
Чареос сел рядом и быстро рассказал ему об их путешествии по надирской земле и о том, как они узнали о сделках князя с надренами. Завершил он рассказ спасением Равенны и ее скорыми родами.
— Ну что я тебе такого сделал, Чареос? — спросил Салида. — Почему ты возникаешь, словно дурной запах, как раз в то время, когда жизнь становится хороша? Мне повысили жалованье, теперь я командую тремя сотнями солдат. Мы вот-вот заключим договор с надирами, и мне светит прекрасная карьера. И тут ты говоришь мне, что князь — изменник и что ты похитил надирскую ханшу! Превосходно!
— И как же ты намерен поступить?
— А как по-твоему?! — рявкнул Салида. — Регент ожидает договора, который, по его мнению, должен обезопасить будущее готиров. Ты думаешь, он решится на войну с надирами из-за какой-то крестьянки?
— Решай сам, дружище, — тихо ответил Чареос. — Джунгир-хану нужна только моя жизнь и жизнь моих друзей. Невелика цена за мирное будущее, верно?
— За истинно прочный мир я отдал бы и не такую цену, — процедил Салида и отдал приказ: — Спешиться! Ведите коней в крепость. Берис! — Вперед вышел молодой офицер. — Двадцать десятков на стену, восемь в резерве. Остальные пусть занимаются лошадьми и готовят еду.
