Она хмуро уставилась на Гвенллиан. Блу была низенькой, а Гвенллиан очень высокой, но Блу очень хотелось посверлить Гвенллиан взглядом, а Гвенллиан как будто сама нарывалась, поэтому у них это как-то получилось.
– Что ты хочешь от меня услышать? Что он мертвый? Ну? И что дальше?
Гвенллиан придвинулась так близко, что их носы соприкоснулись. Ее шепот пах гвоздикой.
– Ты когда-нибудь отгадывала загадку, которой тебе не загадывали?
Калла думала, что Гвенллиан начала петь и говорить загадками из-за того, что провела шестьсот лет в гробнице. Но, глядя теперь в ее радостные яркие глаза и вспоминая, что Гвенллиан погребли живой после того, как она попыталась заколоть любимого поэта Оуэна Глендауэра, Блу подумала, что, вполне возможно, Гвенллиан была такой всегда.
– Разгадать Ноя невозможно, – ответила она, – разве что сделать так… чтобы он ушел. А он не хочет!
Гвенллиан хихикнула.
– «Хочет» и «нужно» – это разные вещи, деточка.
Она постукала сидящего Ноя по затылку мыском сапога.
– Покажи ей, что ты скрываешь, покойничек.
– Ты вовсе не обязан ее слушаться, Ной, – сказала Блу быстро и сразу поняла, что одновременно верит Гвенллиан и боится правды.
Они все знали, что существование Ноя хрупко – оно зависело от причуд силовой линии и местонахождения его физических останков. Блу и Ганси лично видели, что Ною становилось всё труднее и труднее справляться с собственной… мертвизной. То, что Блу уже знала о Ное, пугало ее. Если было что-то похуже… она сомневалась, что хотела это знать.
Ной вздохнул.
– Я это заслужил. Просто… извини, Блу.
В ней зашевелилась тревога.
– Тебе не за что извиняться.
– Да, – тихо отозвался Ной. – Не… в общем… ладно.
Гвенллиан отступила на шаг, позволяя ему встать. Он поднялся – медленно, скованно, спиной к Блу. И расправил обычно сутулые плечи, словно готовясь к бою. Блу почувствовала, что Ной перестал выкачивать из нее энергию. Ощущение было, как будто она сбросила на землю тяжелый рюкзак.
А потом он повернулся.
Каждое лето в Генриетте проходил карнавал. За торговым центром устраивали огромную ярмарку, и несколько вечеров там мигали огни, лежала примятая трава и продавали пирожное «муравейник». Блу очень старалась полюбить карнавал – она несколько раз ходила туда с одноклассниками (их она тоже старалась полюбить), – но почему-то девушке всегда казалось, что она ждет, когда же произойдет что-нибудь настоящее. Решив, что ей не хватает адреналина, Блу попробовала прокатиться на «свободном падении». Аттракцион поднял их наверх – скрип-скроп, скрип-скроп – и ничего. Он толком не работал, и в результате они не упали, а просто опустились, точно таким же образом, как поднялись. Но, пусть даже они так и не рухнули вниз, на долю секунды у Блу что-то оборвалось в животе, как будто ее действительно отпустили лететь в пустоту. И это ощущение казалось тем более странным оттого, что тело не сдвинулось ни на сантиметр.
Именно так она почувствовала себя теперь.
– О… – сказала она.
Пустые мертвые глаза, оскаленные зубы, душа, виднеющаяся между обнаженными костями. Это существо умерло много лет назад. Невозможно было не замечать, как разложилась душа Ноя, как отдалилась она от человеческого состояния, как истончилась от долгого времени, проведенного без биения сердца.
Ной Черни умер.
И ничего другого не осталось.
Это была правда.
Тело Блу судорожно дрожало. Она целовала это. Это тонкое, холодное воспоминание о человеке.
Поскольку Ной представлял собой одну лишь энергию, он читал воспоминания Блу так же легко, как слышал слова. Она почувствовала, как он проник в ее мысли и прошел насквозь.
Он прошептал:
– Я же сказал – прости.
Блу сделала глубокий вдох.
– А я сказала, что тебе не за что извиняться.
И она не покривила душой.
Ее не отталкивало, что это… оно… Ной… был странным, разложившимся, пугающим. Она знала, что это… оно… Ной… странный, разложившийся, пугающий – и всё равно его любила.
Блу обняла это существо. Ноя. Ее не смущало, что он перестал быть человеком. Она звала бы его – чем бы оно ни было – Ноем до тех пор, пока он сам хотел, чтобы его так звали. И Блу радовалась, что в ту минуту он мог прочесть ее мысли: девушка желала, чтобы он знал, что она абсолютно в этом уверена.
Ее тело стало холодным, как лед: обвив Ноя руками за шею, она позволила ему черпать из себя энергию.
– Не говори остальным, – попросил он.
Когда Блу отступила, поверх мертвенных черт вновь появилось мальчишеское лицо.
– Тебе надо уйти? – спросила Блу.
Она имела в виду «уйти навсегда», но не смогла произнести это вслух.
Он шепотом ответил:
– Пока нет.
Блу вытерла слезинку тыльной стороной ладони. Еще одну – с другой щеки – стер Ной.
На подбородке у него появилась ямочка, как бывает у человека, собирающегося заплакать, но Блу коснулась ее пальцами, и она исчезла.
Оба стремительно двигались к какому-то концу, и оба знали это.
– Хорошо, – сказала Гвенллиан. – Ненавижу лжецов и трусов.
И немедленно принялась карабкаться обратно на дерево. Блу повернулась к Ною, но он исчез. Возможно, он пропал раньше, чем Гвенллиан заговорила; как и в случае с его появлением, трудно было в точности определить момент, когда он исчезал. Мозг Блу уже переписал все секунды по соседству с исчезновением Ноя.
Отстранение от занятий казалось полузабытым сном. Что было реально? Вот это.
Кухонное окно со скрипом распахнулось, и Джими крикнула:
– Блу! Тут твои парни, и у них такой вид, как будто они ищут, где похоронить труп!
«Опять?» – подумала Блу.
6
Когда Блу залезла в черный «Шевроле» Ганси, то обнаружила, что Ронан, со свежевыбритым черепом, готовый к бою, уже угнездился на заднем сиденье, задрав ноги. То, что он сидел сзади, а не на своем обычном «троне» впереди, намекало, что у парней какие-то проблемы. Вместо Ронана на пассажирском месте рядом с Ганси сидел Адам, в белой футболке и чистом рабочем комбинезоне, спущенном до пояса. Ганси – в школьной форме и с наэлектризованным выражением лица, которое испугало Блу, – был за рулем. Его широко раскрытые глаза блестели, словно по ту сторону радужки горела спичка. Блу уже видела Ганси таким оживленным, но только когда они были вдвоем.
– Привет, Джейн, – сказал он, и его голос был бодрым и насыщенным, как и взгляд.
Трудно было не увлечься этим Ганси; в своем напряжении он одновременно источал силу и вызывал беспокойство.
