Гвенллиан с восторгом наблюдала за процессом, угнездившись на столе.
– Блу! – раздался откуда-то из недр дома голос Моры. – Блу-у-у-у! Не зайдешь ли на минутку поговорить с нами?
Услышав этот сладкий тон, Блу поняла, что у нее проблемы. Она перестала колотить кулаком по двери кладовки и зашагала вверх по лестнице. Голос матери исходил из единственного санузла в доме; зайдя туда, Блу увидела, что Мора, Калла и Орла сидят в наполненной ванне, одетые и все одинаково мокрые. Джими восседала на крышке унитаза, держа в руке горящую свечу. Было видно, что они недавно плакали. Но не теперь.
– Что? – спросила Блу.
У нее немного саднило горло – очевидно, она кричала громче, чем хотела.
Мать посмотрела на нее гораздо более властно, чем можно было ожидать от женщины, сидящей в ванне.
– По-твоему, тебе понравилось бы, если бы кто-то ломился к тебе в спальню и велел выходить?
– Кладовка – это не спальня, – отрезала Блу. – Во-первых.
– Он пережил много нелегких лет, – заметила Мора.
– Гвенллиан пережила много нелегких веков – и она, по крайней мере, сидит на столе!
Джими, не вставая с унитаза, отозвалась:
– Все по-разному справляются с трудностями. Не надо сравнивать, милая.
Калла фыркнула.
– Поэтому вы все залезли в ванну? – поинтересовалась Блу.
– Не хами, – сказала Мора. – Мы пытались вступить в контакт с Персефоной. И – нет, ничего не вышло. Кстати, раз уж мы заговорили о глупостях, которые ты творишь, куда ты исчезла? Временное исключение – это не каникулы.
Блу ощетинилась.
– А я и не отдыхала! Ронан приснил своего внутреннего ребенка, ну, или что-то типа того, и нам пришлось отвезти это существо в Кабесуотер. Пока мы были там, к нам явились три женщины с гобелена, о котором я вам рассказывала. Еще мы нашли дерево, с которым что-то произошло. Ганси мог запросто умереть, прямо рядом со мной!
Женщины взглянули на нее с сожалением, и это взбесило Блу еще сильнее.
Она сказала:
– Я хочу его предупредить.
Настала тишина.
Она сама не знала, чтó собирается сказать, пока эти слова не сорвались с ее губ. Но вот она их произнесла.
– Я помню, вы говорили: если человек об этом узнает, это лишь испортит ему жизнь, но не спасет его. Я всё понимаю. Но сейчас совсем другое дело. Мы найдем Глендауэра и попросим сделать так, чтобы жизни Ганси ничто не угрожало. Но нам нужно, чтобы Ганси дожил до тех пор. А значит, он должен перестать бросаться навстречу опасности!
Ниточка надежды в ту минуту не выдержала бы больше жалости, но, к счастью, Блу получила другую реакцию. Женщины переглянулись и явно задумались. Трудно было понять, принимают ли они решение, основываясь на обычных фактах или на прозрениях.
Наконец Мора пожала плечами.
– Ладно.
– Ладно?
– Ну да. Конечно, – сказала Мора и посмотрела на Каллу в поисках подтверждения.
Та подняла брови.
– Расскажи ему.
– Вы серьезно?
Блу ожидала, что они будут упрямиться, но они не стали, и она почувствовала себя так, как будто из-под нее выхватили стул. Одно дело – сообщить родственницам, что она собирается предупредить Ганси о грозящей ему смерти. И совсем другое – представить, как она скажет об этом самому Ганси. После этого обратной дороги не будет. Блу плотно зажмурилась – «веди себя разумно, соберись».
Она открыла глаза.
Мать взглянула на дочь. Дочь взглянула на мать.
Мора сказала:
– Блу.
И Блу позволила себе сломиться.
Джими задула свечу и поставила на пол рядом с унитазом. Затем она обвила руками бедра Блу, притянула ее к себе и посадила на колени, как делала в те времена, когда Блу была маленькой… впрочем, Блу и сейчас была маленькой. Когда Блу была ребенком. Унитаз заскрипел под ними.
– Ты сейчас сломаешь толчок, – предупредила Блу, однако не стала сопротивляться, когда Джими обняла ее и прижала к своей внушительной груди.
Джими погладила девушку по спине, сочувственно цокая языком. Блу прерывисто вздохнула. Она не понимала, каким образом эта детская ласка может быть одновременно столь успокаивающей и удушающей. Она радовалась ей и в то же время мечтала находиться где-нибудь в другом месте, с меньшим количеством нитей, привязывающих ее к каждой нелегкой задаче и к каждой печали в жизни.
– Знаешь, Блу, нет ничего плохого в том, что ты хочешь уехать из Генриетты, – сказала Мора из ванны.
Она так точно угадала ее мысли, что Блу не могла понять, почему мать заговорила об этом. То ли потому, что была хорошей ясновидящей, или просто потому, что хорошо знала дочь.
Блу пожала плечами.
– Подумаешь!
– Уехать не всегда значит сбежать, – сказала Джими, чей голос низким рокотом отдавался в ухе Блу, прижатом к ее груди.
Калла добавила:
– Мы не будем думать, что ты ненавидишь Фокс-Вэй.
– С какой стати мне ненавидеть Фокс-Вэй.
Мора шлепнула Орлу по руке: та пыталась заплести сырые волосы Моры.
– Знаю. Потому что мы круты. Но разница между хорошим домом и хорошей тюрьмой на самом деле невелика. Мы выбрали Фокс-Вэй. Мы создали это место – Калла, Персефона и я. Но для тебя это лишь точка старта, а не пункт назначения.
Мудрость Моры отчего-то рассердила Блу.
– Скажи что-нибудь, – попросила Орла.
Блу даже не знала, как сформулировать; она не вполне понимала, чтó вообще имеет в виду.
– Это… такая трата сил. Полюбить сразу всё…
«Всё» действительно значило всё. Дом номер 300 на Фокс-Вэй, своих «Воронят», Джесса Диттли. Будучи благоразумным человеком, Блу подумала, что у нее какая-то проблема с любовью. Нехорошим голосом она добавила:
– Только не говорите «это полезный жизненный опыт». Не надо.
– Я много кого любила, – заметила Орла. – Я могла бы сказать, что это полезный жизненный опыт. И потом, я давным-давно предупреждала, что парни уедут и оставят тебя.
– Орла, – резко сказала Калла, поскольку у Блу вырвался неровный вдох. – Иногда я просто с ума схожу, когда представляю, что ты говоришь по телефону своим бедным клиентам.
– Проехали.
Мора бросила на Орлу мрачный взгляд через плечо и произнесла:
– Я не собиралась говорить про полезный жизненный опыт. Я хотела сказать, что иногда отъезд приносит пользу. Необязательно расставаться навеки. Можно уехать и вернуться.
Джими покачала Блу на коленях. Крышка унитаза скрипнула.
