Старший из братьев Линч широкими шагами шел к ним – очень целеустремленно. Его ботинки скрипели по мокрой траве.
Сон содрогнулся.
Диклан перешел на бег, направляясь к Мэтью.
– Девочка-Сирота! – крикнул Ронан, поднимаясь на ноги. – Кабесуотер! Tir e e’lintes curralo!
Сон опять содрогнулся. Поверх картинки возникло видение леса, как лишний кадр, всунутый в киноленту.
Ронан понесся по болезненно белой траве.
Но Диклан добрался до Мэтью первым. Младший брат доверчиво наклонил голову набок, и это был кошмар.
«Когда ты наконец вырастешь, придурок», – сказал Диклан Ронану.
И нацепил на Мэтью маску.
Это был кошмар.
Ронан вырвал Мэтью у Диклана; сон нахлынул вновь. Ронан держал в руках знакомое тело младшего брата, но было уже слишком поздно. Первобытная маска немедленно приросла к лицу Мэтью.
Над их головами пролетел ворон и скрылся где-то в небе.
«Всё будет хорошо, – сказал Ронан брату. – Ты сможешь так жить. Просто никогда не снимай ее».
Глаза Мэтью без страха смотрели на него через широкие прорези. Это был кошмар. Это был кошмар. Это был…
Диклан сорвал маску.
Дерево у него за спиной засочилось черным.
Лицо Мэтью представляло собой линии и штрихи. Ни крови, ни прочих ужасов – просто оно не было лицом, и это пугало. Мэтью был не человеком, а нарисованной картинкой.
Грудь Ронана тряслась от беззвучных, задыхающихся рыданий. Он уже давно так не плакал…
Сон содрогнулся. Не только Мэтью распадался на части. Рассыпалось всё. Руки Авроры указывали одна на другую, пальцы были выгнуты назад, к груди – они тоже представляли собой незавершенные линии. Ганси стоял на коленях позади нее, и глаза у него были мертвые.
У Ронана пересохло в горле. «Я сделаю что угодно! Что угодно! Что угод…»
Исчезало всё, что Ронан любил.
«Пожалуйста…»
В другом месте – в дортуаре Агленби – проснулся Мэтью Линч. Потянувшись, он стукнулся головой о стенку, потому что во сне подкатился к ней вплотную. Но только когда его сосед по комнате, Стивен Ли, издал смешной сердитый звук, Мэтью понял, что проснулся от звонка телефона.
Он прижал мобильник к уху.
– Да?
Ответа не было. Мэтью посмотрел на экран, чтобы узнать, кто звонит, потом опять поднес телефон к уху. И сонно прошептал:
– Ронан?
– Ты где? У себя?
– Быр.
– Я серьезно.
– Фыр.
– Мэтью.
– Да, да, я у себя. Стивен Ли тебя ненавидит. Третий час. Чего тебе?
Ронан ответил не сразу. Мэтью не видел его, но средний Линч лежал, свернувшись, у себя на кровати, на Монмутской фабрике, уткнувшись лбом в колени, одной рукой стискивая собственный затылок, а другой прижимая телефон к уху.
– Просто хотел убедиться, что у тебя всё в порядке.
– Всё хорошо.
– Тогда спи.
– Уже сплю.
Конец разговора.
А за пределами Генриетты, на силовой линии, что-то темное наблюдало за ними – за всем, что лежало в ночи – и говорило: «Я не сплю, я не сплю, я не сплю».
12
Следующее утро было слишком ясным и слишком жарким.
Ганси и Адам, аккуратно сложив руки на груди, стояли возле двойных дверей Мемориального театра Глэдис Франсин Моллин Райт. Они исполняли обязанности билетеров – точнее, исполнял только Адам, но Ганси вызвался сменить Бранда в качестве второго билетера. Ронана нигде не было видно. В душе Ганси кипело раздражение.
– День Ворона, – сказал директор Чайлд, – это не просто возможность показать, как мы гордимся нашей школой. Разве мы не испытываем гордости за нее каждый день?
Директор стоял на сцене. Все немного вспотели, но только не он. Это был поджарый суровый ковбой на перегоне, называемом жизнью. Его кожа напоминала побелевшую от солнца стену каньона. Ганси уже давно пришел к выводу, что способности Чайлда в школе тратятся впустую. Напялить на этого прирожденного победителя светло-серый костюм с галстуком значило лишить его возможности надеть широкополую шляпу и вспрыгнуть на спину буланого коня.
Адам бросил на Ганси понимающий взгляд. Одними губами он произнес: «Йо-хо». Они ухмыльнулись и поспешно посмотрели в разные стороны. Взгляд Ганси упал на Генри Ченя и ванкуверскую тусовку – они сидели все вместе в задних рядах. Словно ощутив чужое внимание, Генри посмотрел через плечо. Одна бровь у него взмыла вверх. Это неприятно напомнило Ганси о том, как Генри увидел Девочку-Сироту в багажнике «Шевроле». В любой момент могли потребоваться объяснения, увертки или ложь.
– …в нынешний День Ворона, – с ударением произнес Чайлд.
Обычно Ганси очень любил День Ворона. Этот праздник целиком и полностью состоял из вещей, которые ему нравились. Школьники в красивых белых рубашках и брюках защитного цвета, в которых они походили на статистов из фильма про Вторую мировую; спортивные команды, которые под общие одобрительные крики бросались в атаку; поднятие флагов; помпа, торжественность, шутки, понятные лишь посвященным; нарисованные повсюду вороны… Нынешние одиннадцатиклассники наделали воронов для остальных учеников, чтобы устроить шутливую битву на школьной лужайке, а школьные фотографы запечатлевали сияющие лица для очередной порции рекламных материалов.
Но душа Ганси настойчиво требовала посвятить всё свободное время поискам. Тайна Глендауэра напоминала проголодавшуюся волчицу.
– Сегодня десятая годовщина Дня Ворона, – продолжал Чайлд. – Десять лет назад праздник, которому мы радуемся сегодня, был придуман юношей, который учился в Агленби. К сожалению, Ной Черни не может сегодня отпраздновать вместе с нами, но, прежде чем примутся праздновать все остальные, одна из младших сестер Ноя скажет нам несколько слов о своем брате и о происхождении этого праздника.
Ганси решил бы, что ему послышалось, если бы Адам не уставился на него и не прошептал:
– Ной?..
Да, Ной, потому что на сцену поднималась одна из сестер Черни. Даже если бы Ганси не видел ее на похоронах, он сразу узнал бы и узкий рот Ноя, и его крошечные глазки со смешливыми мешочками, и огромные уши, которые прятались под светлыми волосами. Странно было видеть знакомые черты Ноя в этой молодой женщине. Еще более странно было видеть их у живого человека. Она казалась слишком взрослой для того, чтобы быть младшей сестрой Ноя, но Ганси просто забыл, что Ной теперь существовал в подвешенном состоянии. Если бы выжил он, а не Ганси, Ною исполнилось бы двадцать четыре.
Какой-то первогодок сказал что-то, чего Ганси не расслышал, и его поспешно вывели из театра. Сестра Ноя наклонилась к микрофону и тоже сказала что-то, чего Ганси не расслышал, а потом что-то еще, утонувшее в визге динамиков (звукорежиссер пытался наладить громкость). Наконец она произнесла:
