«Поверни направо».
Кабесуотер бормотал ему в глухое ухо. Он шептал о разрывании на части, об отвержении, о жестокости, о небытии. Полный сомнения шаг назад, лживое обещание, которое, как ты понимал, должно было причинить боль впоследствии, знание, что тебе будет больно и что ты, возможно, это заслужил. Демон, демон, демон.
«Вперед, вперед, вперед».
Где-то по ночной дороге неслась темная машина. За руль крепко держалась рука, на запястье висели кожаные шнурки. Грейуорен. Ронан. В этом сонном мире все времена были одним временем, и Адама посетила странная и ясная картина – он заново пережил тот момент, когда Ронан протянул руку, помогая ему подняться с асфальта. Лишенные контекста, хлынули физические ощущения – удивительный, потрясающий жар прикосновения, тихое шипение браслетов, скользнувших по запястью Адама, внезапное осознание возможности…
Всё в его сознании окружал жгучий белый свет.
Чем глубже Адам двигался сквозь музыку и окаймленную белым тьму, тем ближе подбирался к какой-то скрытой истине о Ронане. Она таилась среди вещей, которые Адам уже знал, наполовину проглядывала из-за леса мыслей. На секунду Адаму показалось, что он почти понял нечто о Ронане и о Кабесуотере – о Ронане-и-Кабесуотере, – но тут же это осознание ускользнуло. Он бросился за ним, глубже погрузившись в то, из чего состояли мысли Кабесуотера. Лес забрасывал его образами. Лоза, душащая дерево, злокачественная поросль, ползущая гниль.
Адам мгновенно понял, что демон внутри.
Он чувствовал, что демон наблюдает за ним.
«Пэрриш».
Его видели.
«Пэрриш».
Что-то коснулось руки Адама.
Тот моргнул. Всё превратилось в сияющий круг, и тогда он моргнул еще раз, и свет уменьшился до огонька телефонной зарядки, воткнутой в прикуриватель.
Машина не двигалась, хотя явно остановилась недавно. В лучах фар по-прежнему клубилась пыль. Ронан сидел абсолютно тихо и неподвижно; одна рука, сжатая в кулак, лежала на рычаге переключения скоростей. Музыка была выключена.
Адам огляделся. Ронан, стиснув зубы, продолжал глядеть в ветровое стекло.
Пыль осела, и Адам наконец понял, куда он завел их обоих.
Он вздохнул.
Беспорядочная поездка сквозь холодную ночь и подсознание Адама привели их не к какому-то несчастью в Кабесуотере, не к очередному разрыву среди камней на силовой линии, не к угрозе, которую Адам видел в сияющих лучах фар своей машины. Нет. Адам, освободившись от рациональности, вырвавшись на волю в собственном сознании и посвятив себя задаче найти демона, привел их прямо к трейлерному парку, где жили его родители.
Оба молчали. В трейлере горел свет, но в окнах не было видно силуэтов. Ронан не выключил фары, и лучи утыкались прямо в переднюю стену трейлера.
– Почему мы здесь? – спросил Ронан.
– Я ошибся дьяволом, – тихо ответил Адам.
Прошло не так уж много времени после судебного слушания. Он знал, что Ронан до сих пор полнился праведного гнева по поводу результата: Роберт Пэрриш за свое первое – в глазах суда – правонарушение отделался штрафом и административным надзором. Чего Ронан не понимал, так это что победа не заключалась в наказании. Адаму не требовалось непременно отправить отца в тюрьму. Ему было нужно, чтобы кто-то просто посмотрел на ситуацию извне и подтвердил: да, Роберт Пэрриш совершил преступление. Адам не придумал всё это, не спровоцировал, не заслужил. Так говорилось в официальных документах. Роберт Пэрриш, виновен. Адам Пэрриш, свободен.
Ну… почти. Он по-прежнему сидел здесь и смотрел на трейлер, и сердце испуганно билось где-то у него в животе.
– Почему мы здесь? – повторил Ронан.
Адам покачал головой, не сводя глаз с трейлера. Ронан не выключил фары, и Адам знал: отчасти его друг надеялся, что Роберт Пэрриш откроет дверь, чтобы посмотреть, кто приехал. Отчасти Адам тоже на это надеялся, но с дрожью – так человек надеется, что дантист просто выдернет ему зуб и на этом всё закончится.
Он почувствовал на себе взгляд Ронана.
– Почему, – произнес Ронан в третий раз, – мы здесь, мать твою?
Но Адам не ответил. Потому что дверь открылась.
Роберт Пэрриш стоял на крыльце, и выражение его лица по большей части терялось в свете фар. Адаму, впрочем, необязательно было видеть его лицо, поскольку чувства отца прекрасно выражало тело. Разворот плеч, наклон головы, сунутые под мышку руки, словно попавшие в ловушку. Адам понял, что отец узнал эту машину, и не приходилось сомневаться, что Роберт Пэрриш чувствовал по этому поводу. Адам ощутил неожиданный страх, совершенно не связанный с его сознательными мыслями. Кончики пальцев у Адама онемели от болезненного прилива адреналина, вызванного отнюдь не приказом мозга. Шипы впились в сердце.
Отец Адама просто стоял и смотрел. И они сидели и смотрели. Ронан, сжавшийся как пружина, закипал. Одну руку он положил на дверцу.
– Не надо, – сказал Адам.
Но Ронан нажал кнопку, открывавшую окно. Тонированное стекло поползло вниз. Ронан свесил руку через окно, продолжая смотреть на хозяина дома. Адам знал: Ронан прекрасно сознавал, каким злобным мог казаться, и он ни на йоту не смягчил своего выражения, глядя через лужайку, поросшую клочковатой травой, на Роберта Пэрриша. Взгляд Ронана Линча был змеей на тропинке. Спичкой, оставленной на подушке. Он заклеивал противнику рот и пробовал его кровь на вкус.
Адам тоже смотрел на отца, но без всякого выражения. Он был в машине и одновременно в Кабесуотере и в трейлере. С отстраненным любопытством он отметил эту путаницу, но тем не менее продолжал существовать на трех расколотых экранах.
Роберт Пэрриш не двигался.
Ронан сплюнул в траву – лениво и как будто не угрожающе. Затем он отвернулся (презрение заполнило машину до краев и вытекло наружу) и молча поднял окно.
В салоне стояла абсолютная тишина. Было так тихо, что, когда подул ветерок, послышалось шуршание сухих листьев, касавшихся покрышек.
Адам коснулся пальцем того места на запястье, где обычно носил часы.
Он сказал:
– Я хочу повидать Девочку-Сироту.
Ронан наконец взглянул на него. Адам ожидал увидеть в его глазах бензин и гравий, но у Ронана было выражение, которого Адам, казалось, никогда раньше не видел – задумчивое, оценивающее… Ему предстала более осмотрительная и умудренная версия Ронана. Ронан, но выросший. Адам почувствовал, что… не знает. Он не располагал достаточной информацией, чтобы понять, что чувствует.
«БМВ» развернулся в вихре пыли и угрозы. Ронан сказал:
– Ладно.
20
Вечеринка в римском стиле оказалась не такой уж скверной.
Более того, она была замечательная.
Они обнаружили ванкуверскую тусовку в гостиной, на креслах, застеленных простынями, и сами они были тоже наряжены в простыни. Всё сплошь белое и черное: черные волосы, белые зубы, черные тени, белая кожа, черный пол, белая ткань. Здесь собрались ребята, которых Ганси знал: Генри, Чень-второй, Лянь, Ли-в-Квадрате, Кох, Разерфорд, Стив-Зараза. Но в Личфилд-Хаусе они держались иначе. В школе они были тихими, прилежными, незаметными – образцовые ученики, «одиннадцать процентов наших учащихся – иностранцы, чтобы узнать больше о программах зарубежного обмена, пройдите по ссылке». А здесь они сидели развалившись. Они никогда не разваливались в школе. Здесь они были злыми. В школе они никогда не позволяли себе злиться. Здесь они были шумными. Они не настолько доверяли себе, чтобы шуметь в школе.
