Вот так: Генри показал Ганси и Блу Личфилд-Хаус, а остальные, в тогах, следовали за ними. Одной из черт Агленби, которая всегда нравилась Ганси, было ощущение единообразия, преемственности, традиции, неизменности. Время не существовало в стенах Академии… а если существовало, то не играло никакой роли. Школу всегда населяли ученики – и так должно было быть всегда; в Агленби они становились частью чего-то большего. Но в Личфилд-Хаус получалось наоборот. Сразу становилось понятно, что все эти ребята приехали из мест, которые не являлись Агленби, и впереди их ждала жизнь, которая также не являлась Агленби. Повсюду валялись книги и журналы, не имевшие отношения к школе, на ноутбуках были открыты игры и новостные сайты. В дверных проемах, как мертвые тела, висели костюмы, зачастую достаточно поношенные и поэтому уютные. Мотоциклетные шлемы валялись на старых самолетных билетах и стопках сельскохозяйственных журналов. Обитатели Личфилд-Хаус уже прожили целую жизнь. У них было прошлое, и они стремились дальше. Ганси чувствовал себя странно: ему казалось, что он смотрит в кривое зеркало. Цвета те же самые, а детали искажены.
Вот так: Блу, балансируя на грани оскорбления, сказала: «Я не понимаю, почему ты постоянно говоришь гадости про корейцев. Про самого себя». А Генри ответил: «Лучше я, чем кто-нибудь другой. Это единственный способ не злиться постоянно». И внезапно Блу подружилась с ванкуверской компанией. Казалось невероятным, что они вот так взяли и приняли ее и что она столь же быстро сбросила колючки, но факт оставался фактом: Ганси видел, как это случилось. Теоретически Блу совершенно не походила на них. На практике она была такой же, как они. Ванкуверская тусовка не походила на весь остальной мир, и их это вполне устраивало. Голодные глаза, голодные улыбки, голодное будущее.
Вот так: Кох показал, как сделать тогу из простыни, и отправил Блу и Ганси переодеваться в тесную спальню. Ганси вежливо повернулся спиной, пока Блу раздевалась, а потом повернулась она (возможно). Плечо Блу, ее ключицы, ноги, горло, ее смех, ее смех, ее смех. Он не мог не смотреть на нее, и здесь это было не страшно, потому что никого не волновало, что они вместе. Здесь он мог перебирать пальцы Блу, стоя рядом с ней, она могла коснуться щекой голого плеча Ганси, он мог игриво зацепить ее ногу своей ногой, она могла обвить рукой его талию. Здесь он испытывал невероятный голод по ее смеху.
Вот так: кей-поп, опера, хип-хоп, баллады восьмидесятых, рвущиеся из динамиков рядом с компьютером. Чень-2, в эйфории, рассуждающий о своих планах по развитию экономики в южных штатах. Генри, напившийся, но тихий – вместе с Лянем они играли в бильярд на полу, при помощи клюшек для лакросса и мячиков для гольфа. Стив-Зараза, который включил кинопроектор и убрал звук, позволяя желающим заняться озвучкой.
Вот так: будущее густо висело в воздухе, а Генри завел тихий пьяный разговор о том, хотела бы Блу или нет поехать с ним в Венесуэлу. Блу негромко ответила, что хотела бы, очень хотела, и Ганси услышал в ее голосе тоску, как будто он погибал, как будто его собственные чувства невыносимым образом нашли отражение. «А мне нельзя поехать?» – спросил Ганси. «Да, встретишь нас там на крутом личном самолете», – сказал Генри. «Пусть тебя не вводит в заблуждение его прическа, – вмешалась Блу. – Ганси пойдет пешком». И тепло наполнило пустоты в сердце Ганси. Он почувствовал, что его знают.
Вот так: Ганси шел вниз по лестнице, ведущей на кухню, Блу направлялась наверх, и они встретились посередине. Ганси шагнул в сторону, чтобы пропустить ее, но передумал. Он поймал Блу за руку, потом обнял. Она была теплой, живой, полной сил под этой тонкой простыней; он был теплым, живым, полным сил… Блу провела рукой по его обнаженному плечу, потом по груди, прижала ладонь к косточке посередине, с любопытством вдавила пальцы в кожу.
– Я думала, у тебя больше волос, – шепнула она.
– Извини, если разочаровал. На ногах точно больше.
– У меня тоже.
Вот так: они бессмысленно смеялись, уткнувшись друг в друга, играли, пока внезапно игра не оборвалась, и Ганси остановился, замерев в опасной близости от ее губ, и Блу остановилась, прижавшись к нему животом.
Вот так. Ганси сказал:
– Ты мне ужасно нравишься, Блу Сарджент.
Вот так: улыбка Блу – кривая, насмешливая, нелепая, смущенная. В уголке этой улыбки было столько счастья, и, пусть даже лицо девушки находилось в нескольких сантиметрах от лица Ганси, некоторое количество счастья выплеснулось и попало на него. Блу коснулась пальцем щеки Ганси, в том месте, где, как он знал, появилась ямочка его собственной улыбки, а потом они взялись за руки и вместе пошли вверх по лестнице.
Вот так: этот момент и никакой другой. И впервые Ганси понял, что такое присутствовать в собственной жизни.
21
Ронан сразу мог сказать, что что-то не так.
Когда они вступили в Кабесуотер, Адам произнес «День» в ту же секунду, когда Ронан сказал: Fiat lux. Лес обычно прислушивался к пожеланиям гостей-людей, особенно когда эти люди были магом либо Грейуореном. Но сегодня темнота вокруг деревьев упрямо оставалась на месте.
– Я сказал, fiat lux, – рыкнул Ронан и неохотно добавил: – Amabo te.
Тьма медленно начала рассеиваться, как вода, просачивающаяся сквозь бумагу. Впрочем, до конца так и не рассвело, и то, что они увидели… было неправильно. Ронан и Адам стояли среди черных деревьев, поросших тусклым серым лишайником. Воздух был зеленоватым. Хотя на деревьях не осталось листьев, небо казалось низким – оно походило на замшелый потолок. Деревья по-прежнему молчали; это напоминало мрачное затишье перед бурей.
– Ух, – сказал Адам, явно выбитый из колеи.
И не ошибся.
– Ты еще не передумал? – спросил Ронан.
Всё это в точности напоминало его кошмары. Весь вечер – безумная поездка в трейлерный парк, призрак Роберта Пэрриша, болезненная мрачность Кабесуотера. Бензопила в норме улетела бы, чтобы пошарить вокруг, но сегодня она сидела на плече у Ронана, пригнувшись и запустив когти ему в куртку.
Как в одном из своих снов, Ронан подумал: «Я знаю, что сейчас произойдет». И действительно: Адам помедлил. А потом кивнул.
Во сне никогда было нельзя понять, то ли Ронан заранее знал, что сейчас произойдет, то ли события случались именно потому, что он о них подумал.
«Это важно? Да – если ты не спишь».
Они помедлили на кромке леса, чтобы утвердить свое присутствие. Ронану было достаточно просто походить вокруг, чтобы деревья увидели его; они постарались бы по мере сил сделать то, что ему было нужно, в том числе не позволили бы ничему сверхъестественному убить Грейуорена. Для Адама это значило связаться с силовой линией, которая пульсировала под землей, развернуться и впустить внутрь кусок покрупнее. Процесс был одновременно жутковатый и впечатляющий, если наблюдать снаружи. Адам; Адам, пустой; Адам, нечто большее.
Ронан вспомнил про блуждающий глаз Адама и его взбунтовавшуюся руку. «Я буду твоими глазами. Я буду твоими руками».
